Звуки тишины - Татьяна Алхимова Страница 2

Опустив голову, я сделала вид, что увлечена завтраком. Сорин каждый раз подначивал меня по поводу тихой затворнической жизни, которую я вела. Он всё пытался победить мои комплексы и страхи, касающиеся невозможности говорить, но пока — безуспешно. Дома, одна, я чувствовала себя в полной безопасности, а в местах, где много людей — было слишком страшно и тревожно, особенно если попадала туда без друга. В какой-то момент он заменил мне семью, заменил вообще всех. Наши отношения казались мне более близкими, чем с родителями. Мама иногда, когда звонила, высказывала своё беспокойство по поводу нашей дружбы — она просто не представляла, что мужчина и женщина могут не испытывать друг к другу никаких иных чувств, кроме как большой привязанности, уважения и тепла.

— Эй, Нико… Ты чего? — тихо позвал Сорин. — Если не хочешь, можешь никуда не ходить. Я же знаю, что тебе тяжело. Но столько лет… Твоя жизнь проходит, и мне так больно смотреть, как ты не заполняешь её ничем, кроме работы… И…

— И тебя, — ответила я ему жестом. На мгновение мне показалось, что он хочет что-то сказать, поэтому, набравшись смелости, спросила. — Есть какие-то новости?

— Если честно, да… Я решил сделать предложение Катерине. Как думаешь, она согласится?

Я опешила от этих слов. Сорин давно встречался с Катериной, они были удивительно гармоничной парой, но мне казалось, что до свадьбы ещё так далеко, ведь мы все довольно молоды. С удивлением обнаружила, что мне немного горько оттого, что самый близкий человек теперь станет чуть дальше. Как жаль, что жизнь идёт вперёд и меняется. Вот бы всегда всё было так, как сейчас, как год назад. Но, тем не менее, я кивнула и улыбнулась. А чуть позже добавила уже руками:

— Конечно, согласится. Вы такая чудесная пара. Думаю, она давно ждала твоего предложения.

Но, кажется, Сорин мне не очень-то поверил. Он улыбнулся как-то грустно и даже с лёгким укором, и я почувствовала себя виноватой в том, что не сказала всё честно, но расстраивать его не хотелось. Наверное, каждому человеку хотелось бы найти свою пару, полюбить и получить в ответ взаимность. Только вот для меня взаимность между Катериной и Сорином значила одно — личное забвение и одиночество.

Я действительно вела закрытый образ жизни, чуралась людей и никак не могла смириться с тем, что приходилось общаться жестами. Может быть, если бы я родилась такой, то было бы гораздо легче — никаких воспоминаний и сравнений с прошлым. Одно время родители искали психологов и психотерапевтов, чтобы они проработали со мной травму — время и деньги оказались потрачены впустую. Все специалисты в один голос утверждали, что я вполне могу говорить, стоит только захотеть. Но сигнал к речевому центру одним желанием не посылался.

Шок работает по-разному, кто-то замыкается в себе, кто-то сходит с ума, кто-то боится темноты или пугается животных, транспорта… Я же перестала говорить, могла открывать рот, пытаясь что-то сказать, но звуки словно натыкались на невидимую стену, подобно трубе, раструб которой заткнули тряпкой. Тот день мне помнился очень хорошо. И сейчас, после слов Сорина, возник перед глазами во всей своей чёткости.

Мне было пятнадцать, я возвращалась домой после дополнительных занятий в школе. Обычный уже почти летний день, тёплый ветер, высокое голубое небо, шелест травы, крики птиц, голоса прохожих, выкрики рабочих, позвякивания колокольчиков на дверях магазинов, шорох шин… Я помнила эти звуки так долго и точно, словно это было моим заданием на оценку. Потому что после них случилась она — страшная, мёртвая тишина. Мой небольшой двор, родной и уютный, тихий, замкнутый стенами невысоких домов, встретил и порадовал гомоном ребятишек в песочнице и возгласами бабушек, следящих за ними. Я сделала бодрый шаг вперёд, занесла ногу над тропинкой, проложенной между кустами сирени — и всё.

Дальше — глухой удар и последовавшие за ним дикие крики, визги и что-то ещё, туманное, непонятное. Передо мной лежало тело. Молчаливое. Уже неживое. Потом, когда я пыталась вспомнить этот день, не могла отделаться от ассоциации, будто кто-то бросил собакам мясо. Тошнотворные мысли, противные сами по себе и изувеченные моим нечеловеческим отношением к трагедии. Тогда я остановилась с поднятой ногой и ошалело смотрела на мужчину, решившего сделать этот день своим последним. Почему? Зачем?

Сначала я кричала от ужаса. Потом отчаянно звала на помощь, но меня словно никто не слышал. Может, так действительно и было? Никто не откликнулся. Не подошёл. Весь мир замкнулся вокруг меня и этого безжизненного тела. Когда рядом появились другие люди, живые, я не могла сказать ни слова. Открывала рот и закрывала обратно, совсем как рыба в аквариуме. После этого события мне не снились кошмары, я даже не боялась ходить той же дорогой, но больше не сказала ни слова. До сих пор. Они оказались ненужными, бессмысленными и лишними. Зачем говорить, если тебя всё равно не слышат? Может быть, тот человек и решился на последний шаг именно потому, что его не услышали?

— Нико? — Сорин помахал перед моим лицом широкой ладонью. — Ты чего?

Я снова пожала плечами. Объяснять ему ход своих мыслей не было бессмысленным, но портить только-только начавшийся день не хотелось.

— Зря я тебе сказал, наверное. Ты ведь теперь будешь переживать… Да я и сам, если честно… Хочу и боюсь перемен. Но жизнь не стоит на месте, Нико… И тебе бы тоже стоило что-то изменить. Плевать, что ты не можешь говорить. Это вообще никак не влияет на тебя, как на личность. И не пытайся мне возразить! Я же всё-всё знаю… И даже то, что ты собираешься сейчас активно протестовать, отстаивать своё право на тихую замкнутую жизнь. Только я твой друг. И возражаю! Моя подруга Николетта — весёлая, добрая, открытая и чудесная девушка. Это просто преступление — скрывать себя от мира.

Мне не оставалось ничего другого, как встать и отойти к окну, старательно делая вид, будто я что-то вижу за стеклом. Сорин был прав: он так хорошо меня знал, что мог бы угадать ответ на любой вопрос, предсказать и действия, и поступки, и даже мысли. На самом деле, он — тот самый провожатый, рядом с которым мне всегда было легко и просто идти по миру. Одна я так никогда не смогла бы.

— Эй… — Сорин тихо подошёл ко мне и положил ладонь на плечо. — Я не хотел читать тебе нотации, но ты же знаешь, что действительно нужно