Николай Сухомозский - За гранью цинизма Страница 2

— Да, теперь у них все по-иному поддержала разговор Людмила. — Если плавание, то обязательно размеренное, по раз и навсегда определенному судьбой руслу. Скучно, пресно? Не беда! Зато тепло и сыро.

Смотришь, а там и гавань подвернулась. Правда, с позеленевшей и пропахшей тиной водой. Но… до чего уютная!

Какая там, к черту, жажда бури в наш расчетливый реформенный век!

Накал страстей, драматизм ситуаций? Что вы, они ведь угрожают увеличением процента сердечно-сосудистых заболеваний. И вообще вызывают чувство дискомфорта. Вот и ведут современные капитаны Блады трухлявые шхуны судьбы, больше полагаясь на Случай, благо это избавляет от ответственности.

Вера не удержалась:

— И в то же время делают вид, что презирают слабый пол. Горе-плаватели…

— Успокойся! — Людмила натренированным движением откупорила бутылку минеральной воды, налила в стакан. — Откровенно презирать женщину способны лишь начинающие циники или законченные онанисты. Что с них, убогих, взять?

— Девочки! — всплеснула руками Елена. — Не сходите, право, с ума.

— Между прочим, — парировала Людмила, — гениальность — тоже признак сумасшествия, но это мало кого тревожит.

И поймав непонимающий взгляд подруги, добавила:

— Основная масса, как правило, нормальные особи. Те же, у кого отклонение имеет знак «плюс», помечены печатью гениальности. «Минус» у тех, кто сегодня воображает себя Наполеоном, а завтра — извините, ночным горшком.

Мы, конечно, склонны к «норме» — этим зубьям одной гребенки. Скольких она причесала, особенно во времена оные, только богу известно! Зато никаких треволнений — тишь да благодать, даже не с кем, брат, поддать. А что покой бесплодный — дело, мол, десятое.

Так что выбирай, дорогуша, выражения. Нет ошибки хуже, чем ошибка в диагнозе, — будь то состояние тела или души…

Елена расхохоталась:

— Сдаюсь на милость кандидата наук!

— Так и живем по норкам — серые испуганные мышки! — Людмила разрезала только что очищенное яблоко на четыре части. — Кому?

Пригубили из фужеров.

— Норки-то у нас — вон какие! — продолжила тему Вера. — Многоэтажные.

— Не знаю почему, — тряхнула локонами Елена, — но современные города напоминают мне …публичные, нет, не дома. Публичные библиотеки. Каждое здание здесь — этажерка с квартирами- стеллажами. Одни из них под завязку забиты обитателями-книгами, другие — наполовину. Вон там — один-единственный человек-томик, а дальше — сплошная зияющая пустота.

Зачитанный до дыр, растрепанный роман напоминает мне даму достаточно фривольного поведения, ее ненавязчивую красоту, изящество. За ним очередь, его требуют беспрерывно. Что ж, о вкусах не спорят! А это — том-матрона, невероятно толстый и наверняка занудный, такой сходу и не осилишь при всем старании, даже если ты большой любитель такого чтива. Чуть дальше в тоскливом сером переплете — скучный шаблон, наводящий тоску за три версты. И у него находятся почитатели. Неформатный квадрат коричневого цвета — сплошная заумь для дам, с юных лет приучающих себя к мысли о смерти. А эта книга — старая дева, к которой, судя по неразрезанным страницам и девственной чистоте бумаги, так никто и не притронулся: не то, что о замужестве, легком флирте с самым захудалым читателем речи вести не стоит.

— А что же, в твоих футуристических домах не нашлось места для книг-мужчин? — ядовито переспросила Вера.

— Не знаю! — пожала плечами Елена.

— Не переживай сильно, есть там и эти драгоценные «облака в штанах»! — включилась в разговор Людмила, дожевывающая яблоко. — И все они — словари. В трудную минуту без таких книг, конечно, не обойтись. Но в остальное время — кому они нужны?

Характер Людмилы во многом определила раннее детство. Родилась она в более чем благополучной в материальном плане семье. Отец изо всех сил, как небезобидно иронизировали соседи, «тянул лямку» кладовщика на базе райпотребсоюза, а мать занимала хлебное место заведующей ателье индпошива одежды. Главной мечтой родителей было вывести Людочку в люди, что означало, в первую очередь, дать высшее образование. Поэтому уже с шести лет ей предписывалось читать много книжек, а не играть в куклы, посещать музыкальную школу, принося только хорошие оценки, водить дружбу лишь с теми, на кого указывали «предки». Муштрой удалось добиться поставленной цели, однако детства со всеми его прелестями единственная дочь практически не видела.

Будущую профессию чада властная мать также определила сама — медицинский институт, стоматологический факультет («Сердце у человека одно, а зубов — более трех десятков»). Подсуетившись, нашли «волосатую руку», и Людмила без проблем положила в карман новенькой кожаной куртки студенческий билет. Правда, она уже начала постепенно выходить из-под жесткого контроля «родаков», а расстояние, разделявшие дом и вуз, в котором теперь уже она «тянула лямку», лишь усугубило разрыв. Не говоря уже о копившемся годами чувстве протеста, тепла в родственные отношения явно не добавлявшему.

Увы, к тому времени мать успела расстроить ее трехлетний роман с одноклассником: тот был «не их поля ягодка». На зло тут же выскочив замуж за одного из институтских ухажеров, Людмила покоя не обрела. Взаимопонимания молодоженам хватило на год с крохотным хвостиком. После развода, не менее шумного, чем свадьба, Людмила неожиданно круто изменила свое отношение к учебе, засев за книги. После окончания вуза без всяких проблем и чьей-либо помощи поступила в аспирантуру и с блеском ее окончила. С тех пор и преподавала в родном вузе, который даже в эпоху социальных потрясений на ладан не дышал.

— Ну, что скажете? — нарушила паузу Людмила.

Елена хотела ей возразить, но смолчала. Ее взгляд упал на откупоренную бутылку «Нарзана». Один за другим пузырьки газа, отрываясь ото дна, стремительно взмывали вверх и неизменно лопались. Не так ли и человеческое бытие? Разве оно, если разобраться, — не короткий путь пузырька? Только «бутылка» каждому определена своя. Кому — полная, кому — вполовину, а кому — совсем на донышке. И мчится человек-пузырек, очертя голову, вперед и выше, не подозревая, что там — тьма. Чаша испита до дна…

За распахнутым окном в автомобиле захрипел приемник, диктор объявил, что радио «Ностальжи» предлагает слушателям старинные мелодии. Слова первой же песни заставили вслушаться:

Что шумишь, качаясь,Тонкая рябина,Головой склоняясьДо самого тына?

Голос певицы зазвенел натянутой тетивой:

Там, за тыном в поле,Над рекой глубокой,На просторе, в воле,Дуб растет высокий…Как бы мне, рябине,К дубу перебраться,Я б тогда не сталаГнуться и качаться.

Приемник затрещал, послышалась скороговорка на непонятном языке (видимо, транслировали футбольный матч), потом кто-то гортанно выкрикнул не то лозунг, не то клятву, и вновь через расстояния пробился далекий и в то же время близкий и понятный голос тоскующей женщины: