Мэгги Кокс - Чувственный рай Страница 21

— Что?

— Я думаю, что, кто бы ни сделал это, он мог принять Джину за меня. Мы обе сидели спиной к палатке с напитками, мы одного роста и комплекции, и на ней были мои платье и хиджаб. Нас сопровождал Хафиз, одетый в форму дворцовых слуг. Меня знают в Кабуядире, а Джину — нет. Зачем бы мятежнику понадобилось хватать ее?

— Я тоже не могу так сразу придумать причину. — Он сжал кулаки и выругался. Потирая виски, Захир задумчиво смотрел на сестру. — Все выглядит так, словно нападение не было запланированным. Иначе почему преступник действовал в одиночку, в многолюдном месте? Должно быть, он увидел Хафиза в дворцовой форме и вас двоих и решил завоевать расположение своего главаря, попытавшись похитить тебя, чтобы добраться до меня. От мысли, что кто-то мог задушить тебя, меня бросает в дрожь, но я также вне себя от ярости, что они причинили вред Джине, которая, в конце концов, вообще ни при чем. — Захир замолчал, обдумывая, что делать дальше.

— Она быстро выздоровеет, я уверена. Она сильная, и я сегодня своими глазами увидела, что она — боец.

Захир пообещал себе, что вскоре виновный дорого заплатит за это. Как и все, кто с ним связан.

— Ваше величество, начальник службы охраны правопорядка прибыл и ожидает аудиенции. — Джамаль появился перед ними. Его обычно спокойный голос сейчас слегка дрожал от волнения.

— Передай ему, что я вскоре появлюсь. — Едва удостоив взглядом своего слугу, Захир жестом пригласил Фариду зайти в комнату Джины. — Сначала я сам проверю, как чувствует себя доктор Коллинз.

Захир произнес всего несколько слов, навестив Джину после осмотра. В присутствии сестры и доктора он был сдержан. Но его глаза, темные, глубокие, выразительные, сказали ей столько, что хватило бы на несколько книг. В свою очередь Джина чувствовала себя так, словно у нее начинается лихорадка, от которой не было другого лекарства, кроме Захира.

Она видела, что он сходит с ума из-за невозможности остаться с ней наедине, и всей душой откликнулась на его чувства. После случившегося ее тоска по Захиру стала еще сильнее. Ей хотелось прижаться к нему, позволить выказать свою страсть, необузданную, первозданную, чтобы убедиться, что она все еще жива, все еще дышит.

Фарида удобно устроилась в роскошном кресле в углу комнаты, погрузившись в замысловатую вышивку. В любое другое время простые, умиротворяющие движения иглы подействовали бы на Джину, отдыхающую в кровати, успокаивающе.

Почувствовав ее взгляд, Фарида подняла голову и улыбнулась:

— Все в порядке? Тебе нужно что-нибудь?

Джина покачала головой, едва заметно улыбнувшись. Это был такой сложный вопрос. Чем Фарида могла ей помочь?

— Я чувствую себя до смешного избалованной, валяясь в кровати средь бела дня. Так что нет, ничего не нужно. Спасибо тебе.

— Ты, пожалуй, самый нетребовательный пациент на свете. После того, что ты пережила сегодня днем, ты могла бы просить чего угодно, и мы с Захиром попытались бы это достать.

— Кстати, о твоем брате… о его величестве. Он присоединится к нам за ужином?

— Боюсь, что нет. У него есть важные дела. Он спешно уехал вместе с начальником охраны правопорядка и сказал, что не знает, когда вернется. Да, он строго приказал, чтобы в его отсутствие ты даже пальцем не шевелила.

Смирившись с разочарованием, Джина подтянула к себе колени, укрытые шелковым одеялом, и обхватила их руками.

— А доктор Риверс? Ему сказали, что произошло?

— Да. Он был шокирован. Он попросил Джамаля передать, что навестит тебя, когда ты почувствуешь себя лучше.

После ужина, к которому Джина вновь едва притронулась, она задремала при мягком свете латунной лампы, висящей возле кровати. Издалека до нее доносились обрывки мелодии: кто-то играл на уде.

В конце концов музыка убаюкала ее. Но сон был беспокойным.

Когда ей с пугающей ясностью привиделось, как сильная рука сжимает ее шею, она в ужасе проснулась. Как только глаза привыкли к полумраку, она обнаружила, что Фарида уже покинула уютное кресло в углу. На ее месте сидел кто-то другой. Захир…

С замирающим сердцем она потерла глаза и пристально вгляделась в лицо, почти полностью скрытое тенью.

— Я не мог оставить тебя одну. Неужели ты сомневалась в этом?

Он встал с кресла и подошел к кровати. В полумраке Джине показалось, что его плечи стали еще шире, а рост — выше.

— Я рада, что ты пришел, — прошептала она.

Он слегка коснулся ее щеки кончиками пальцев:

— Я хочу пойти с тобой в одно место. Ты в настроении немного прогуляться?

— Куда?

— Недалеко. — Его губы растянулись в мягкой улыбке.

Джина села, спустив ноги с кровати. После ужина Фарида помогла ей переодеться в одну из длинных хлопковых ночных рубашек. Мягкая ткань на миг прильнула к обнаженному телу и вновь свободно повисла, когда Захир помог Джине подняться.

— Тебе понадобятся тапочки, — подсказал он с улыбкой.

Держа Захира за руку, Джина дотянулась до украшенных блестками шлепанцев и надела их.

Они спустились в сад и побрели по дорожкам при изменчивом свете месяца. Густые ароматы цветущих апельсиновых деревьев и жасмина, казалось, пропитали Джину насквозь. Пройдя под высокими арками, украшенными мозаикой, они оказались в незнакомом месте.

Перед ней распростерся заключенный в ограду личный сад Захира. Здесь ярко пылал костер, рассыпая искры, словно в кузнице. Позади костра высился внушительный бедуинский шатер.

Джина искоса взглянула на Захира. Он все еще крепко держал ее за руку.

— Здесь кто-то спит?

Захир сверкнул в полутьме ослепительно-белыми зубами:

— Да. Я.

Джина первой вошла в шатер. Она ахнула при виде удивительной атмосферы уюта, созданной сотканными вручную стенами и потолком, ворохом атласных и шелковых подушек, разбросанных повсюду, и красочными, покрытыми замысловатым узором коврами, покрывающими пол. Не считая костра снаружи, одна марокканская лампа с огоньком, трепещущим внутри, освещала это великолепие.

Джина устроилась на полу, подложив под спину роскошно вышитую подушку.

— Здесь так красиво… — Она говорила почтительным шепотом, словно оказалась в церкви посреди ночи. — Волшебно.

Захир закрыл вход в палатку. Встав на четвереньки, он добрался до Джины, бережно снял с нее тапочки и отставил их в сторону. После этого, склонив темную голову, он благоговейно поцеловал ее ноги.

Это простое и удивительное действие освободило бурный поток эмоций, которые она отчаянно сдерживала много дней. Когда он поднял на нее глаза, Джина не смогла ничего сказать, а просто раскрыла ему объятия. В их поцелуе были огонь и мед, летний зной и безрассудство морской бури. Это были кристально чистые нега и блаженство.