Рецепт моего (не)счастья - Ева Ночь Страница 21

— Уходи, Илон, — тускло сказал он. — И пусть эти деньги принесут тебе счастье. Пусть греют тебя в постели. Пусть радуют, Илон.

— Хорошо, — сказала я спокойно, — я уйду. Но если у тебя всё же включатся мозги, ты знаешь, где меня найти.

И я ушла. Ушла, унося пакет с чёртовыми деньгами. Было только одно место, куда я могла их отвезти. Туда я и направилась — к бабушке Островского.

Там, размазывая слёзы по лицу, я рассказала всё, что копилось на душе. Ей я отдала пакет.

— Я для него… я ему… он хотел… а я подумала… — рыдала я навзрыд.

Алина Михайловна подливала мне чай и качала головой.

— Наворотили вы дел — лопатой не разгрести, — вздохнула она, когда я немного успокоилась. — Вот что, езжай в общежитие, девочка. А там… может, наладится всё. Богдан, конечно, не подарок. И характер у него крутой. Было ж в кого пойти, — снова вздохнула она. — Не может он половинками, сложно с ним компромисс найти, понимаешь? Если что в голову втемяшится, будет до последнего стоять. Но, может, как-то рассосётся. Главное — переждать. Авось устаканится, как знать…

Она успокаивала и словно уговаривала, мягко выпроваживая меня за дверь. Я почему-то верила ей. Больше мне ничего не оставалось, кроме как ждать.

В общежитие я вернулась за полночь. Людка посмотрела на меня с жалостью. Ещё бы: лицо, опухшее от слёз, само за себя говорило. К тому же, она, наверное, и эти мерзкие фотки в интернете видела. Да и Педальников там разорялся, не стесняясь. Все слышали, как он на меня с Островским спорил…

Я легла в постель и отвернулась к стене. Смотрела пустым взглядом в никуда. Ждать. Только это позволяло мне держаться на плаву.

Ждала я долго. Может, неделю, может, две — сложно сказать. Дни менялись, а я словно в тумане плыла. Хлопотала вокруг меня Людка, отпаивала успокоительными, ругалась, бесилась, даже по щекам била. Мне было всё равно.

В университет я не ходила.

— Вот что, — сказала мне подруга однажды. — Уехал он. За границу. Уехал с концами, видимо. Нет его здесь, понимаешь? А тебе надо жить дальше, учиться. Нельзя же из-за мужика похерить всё, что у тебя есть. Так что встала, умылась, спину выпрямила и пошла гордо. А кто рот откроет — мы быстро всем рот закроем. Поняла меня?

Я поняла. Только не из-за мужика я. А потому что любила больше жизни. Любила так, что света белого не видела. Но жизнь оказалась намного шире, чем любовь. Не сильнее, нет, а многоугольнее. И эти углы помогли мне подняться и выжить. Переломить боль и выковать себя заново, с нуля.

Я больше никогда не звонила по знакомому телефону. Вычеркнула его из телефонной книги. Больше никогда не навещала Бодину бабушку. Значит, не смогла помочь. Больше никогда не пересекалась с суровым и хитрым Артёмом Островским.

Я закончила университет и работала аналитиком-прогнозистом вначале в одной, а потом в другой компании, пока очень внимательный взгляд Кости Громова не выхватил меня однажды.

— Не хотите ли поработать у меня? — спросил он. — Очень хорошее место с перспективой карьерного роста. И я согласилась.

Одиннадцать лет я ничего не знала о Богдане Островском. Одиннадцать долгих лет я не позволяла себе гуглить его фамилию в интернете. Я загнала в рекреацию собственные чувства и воспоминания и, кажется, постепенно пришла в себя, обрела душевное равновесие настолько, что наконец-то нашла в себе силы подумать о мужчине рядом и семье.

И как только я позволила себе расслабиться, Богдан Островский снова появился на моём горизонте. Ворвался без стука. Нарушил все возможные границы. Вывернул душу наизнанку…

Но это уже совершенно другая история.