Сны листопада (СИ) - Леру Юлия Страница 21

— Не дождетесь, — сказала я, из последних сил включаясь в нашу привычную перепалку-общение, хотя в последнее время и она мне давалась с трудом. — Я из крепкой породы, забыл? Бузулукский дуб с пропиткой из деревенского самогона.

Ростислав не повел и ухом; ни улыбки, ни обычной колкости в ответ, и я каким-то краем сознания отметила для себя, что уже недели три от него их вообще не слышу. Как будто ему вдруг стала в тягость наша игра. Как будто и ему тоже она уже была в тягость.

Он приблизился, остановился, глядя на меня сверху вниз серыми, как сумерки, глазами. Отстраненно и почти безразлично подумалось мне о том, что наверняка я выгляжу неряшливо с остатками «съеденной» помады на губах.

Да какая разница.

— Домой? — спросил Ростислав.

— Да.

— Идем вместе?

Я убрала ключи от кабинета в сумку, застегнула ее и пошла прочь, и только когда Ростислав растерянно окликнул меня, не услышав ответа, вдруг вспомнила, что он меня о чем-то спросил.

Обернулась, чувствуя себя глупо.

— Ой, прости. Я сама доеду, спасибо. — Я изобразила улыбку. — Сегодня всего лишь минус пять. Прогуляюсь от остановки, подышу воздухом. До понедельника.

Через два шага Ростислав догнал меня, взял под локоть, помог удержаться на катке, в который каждый год превращалась стоянка перед зданием офиса.

Через двадцать метров — отпустил, чтобы открыть мне дверь машины и помочь мне усесться внутрь, и включил отопитель и радио, прибавив погромче, словно чтобы у нас не было возможности о чем-то заговорить.

Через полчаса мы были в уже знакомом мне месте и пили пиво в пустом бильярдном зале, пока вдали играла музыка и толпы людей бесцельно и бесконтрольно прожигали свою жизнь.

Но в этот раз все было не так.

Я сидела на столе и болтала ногами и слушала, как Ростислав рассказывает мне о проверке из трудовой инспекции, которая вот-вот должна будет к нам нагрянуть — и почти не понимала, что именно он мне говорит.

Я рассмеялась над каким-то его едким и очень удачным замечанием по поводу Долинского, которого он хорошо знал — но не смогла бы и через десять минут вспомнить, чего оно касалось.

От пива — я в этот раз пила настоящее — в голове постепенно становилось тяжело и одновременно легко, появлялись и исчезали разные бессвязные мысли. Я думала о пустом без Кости доме, в который вернусь, о пустой постели, в которую лягу, — и о том, что даже когда он приедет, мой дом и моя постель так и останутся пусты, потому что пустой, выжженной ненавистью и ссорами стала наша с ним жизнь.

Ростислав осушил бокал залпом и со стуком опустил на стол, заставив меня вздрогнуть. Не отводя взгляда от моего наверняка ошарашенного лица, он поднялся и подошел ко мне, остановившись только тогда, когда мои колени уперлись в его бедра. Я зацепилась глазами за пуговицы его белоснежной рубашки, мазнула по подбородку, кое-как добралась до темно-серых глаз… Какая-то дикая тоска обуяла меня из-за того, что я увидела в этих глазах, и, чтобы справиться с ней, я снова поднесла бокал к губам и отпила, и снова, и еще глоток…

— Да убери уже его к черту, — сказал Ростислав устало, так, словно просил меня об этом тысячу раз.

Я поставила бокал рядом с собой, проводив взглядом, и снова вздернула голову, чтобы что-то сказать, пока все быстрее стучащее сердце не заглушило своим грохотом все на свете.

— Ты меня…

Его ладонь обхватила меня за шею, а губы коснулись моих губ так неожиданно, что я не сразу поняла, что молчу. В груди словно взорвалась бомба. Я перестала дышать. Я перестала думать. На какое-то мгновение я забыла о том, что я замужем и что он женат… обо всем, что имело значение, кроме одного.

Ростислав Макаров целовал меня. Он касался губами моих губ и языком моего языка, и это было как будто жидкий огонь, вливающийся прямо в мои вены, как будто горькая нежность, просачивающаяся в мои поры с каждым запретным мгновением нашего поцелуя.

И я вцепилась пальцами в темные густые волосы, обхватила его бедра своими, и, когда Ростислав прижал меня к себе, позволила своей тоске по нежности и любви взять верх.

— Ростислав….

Еще один поцелуй, и его губы никак не хотели отпустить мои, и мы оба словно забыли о том, что в зале стоит камера, и какой-нибудь охранник сейчас наверняка развлекается, наблюдая за происходящим.

— Ростислав…

— Я уже тридцать два года Ростислав, скажи мне что-нибудь еще.

— Я не знаю… — Мои пальцы тоже не желали отпускать его, мир сузился до размеров его лица, и растерянность вырвалась из меня с быстрыми словами, когда я еле слышно зашептала: — Я не знаю, что тебе сказать, не знаю, не знаю, не знаю…

Ростислав отстранился, и мне пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы не потянуться за ним для еще одного поцелуя. Широкие ладони скользнули вверх по моей талии, пальцы сцепились в замок за спиной. Мои руки лежали у него на плечах так, словно им было там самое место, мои бедра обхватывали его бедра так крепко, что если бы он сделал шаг назад, то вместе со мной, и серые глаза, распахнутые и какие-то трогательно беззащитные сейчас, смотрели мне в лицо так настойчиво и пристально, что отказать им я была не в силах.

— Никогда не думал о сексе в публичном месте, но ты меня вынуждаешь, — сказал он чуть охрипшим голосом, и жаркая волна обдала меня с головы до самых кончиков пальцев ног. — Уйдем отсюда. Сейчас.

— Да, — сказала я.

Мы добрались до машины, то и дело останавливаясь и целуясь, как сумасшедшие. Мое тело требовало его прикосновений, мой разум соглашался с ним, а мое сердце — о, раньше я не знала, что боль в нем может быть такой мучительной. У меня дрожали руки, и дыхание вырывалось из груди резкими хриплыми выдохами, и внутри все туже и туже завязывался узел, стягивающий мои внутренности в один большой комок.

Я знала, что мы делаем.

Он знал, что мы делаем.

Мы оба очень хорошо знали.

Я не запомнила названия гостиницы, в которую мы приехали — я не смогла бы запомнить его, даже если бы была трезва. Ростислав что-то говорил администратору, вежливо и спокойно, а я просто стояла рядом и смотрела на него — и знала, что мое раскрасневшееся лицо, припухшие губы и блестящие глаза наверняка выдают нас обоих с головой.

Он стащил с меня пальто, блузку, брюки, лифчик, не забывая раздеваться сам и ловить губами мои торопливые поцелуи в темноте номера гостиницы, помнящей так много встреч, подобных нашей, слышавшей так много вздохов и вскриков наслаждения, знающей в лицо так много чужих мужей, занимающихся сексом с чужими женами.

Я закрыла глаза, отдаваясь откровенным ласкам, и тоже вскрикивала, и вздыхала, и выговаривала сквозь эти вскрики и вздохи его имя, умоляя его взять меня прямо сейчас, пока я еще готова, пока я еще не осознаю, что намерена сделать то самое гнусное и мерзкое, о чем солгала своему мужу — то, что не смогу простить себе никогда.

Но мы не успели. В самый последний миг, в самое последнее мгновение я ухватилась за плечи Ростислава Макарова, и трусливо и со слезами в голосе, удерживая нависшее надо мной горячее и готовое тело от того, что вот-вот уже должно было произойти, зашептала:

— Я не могу. Пожалуйста, пожалуйста, прости, Ростислав… я не могу.

Мгновение почти ощутимой борьбы за контроль — и он взял себя в руки. Отстранился. Слез с меня, перекатился на спину, тяжело дыша и не говоря ни слова — но что он мог бы мне сказать?

Я повернулась на бок и уткнулась лицом в подушку, скрипя зубами и пытаясь найти в себе силы хоть на какое-то подобие объяснения, но, как оказалось, и мои слова здесь были тоже не к месту.

— Не вздумай извиняться.

— Ростислав… — все-таки начала я, но он уже поднялся с этой жесткой чужой кровати и зажег свет, щелкнув выключателем на стене. И я не застеснялась своей наготы и встала с постели, не прикрываясь руками, но одежда, валявшаяся на полу, это свидетельство того, что чуть не случилось, вдруг показалась мне отвратительно грязной, почти до тошноты. Я едва заставила себя ее надеть. — Я доберусь до дома сама.