Раутборд Шугар - Сладость мести Страница 21

Поджарые, как гончие, женщины в элегантных атласных платьях или в сенсационных юбках-баллон — новинка от Скази — в сопровождении швейцаров пересекали недавно переделанный холл: стилизованный под эпоху короля Эдуарда, он придавал отелю сходство со средней руки дворцом одной из стран Восточной Европы. Под его медной остроконечной кровлей, определяющей архитектурный облик Пятой авеню между Пятьдесят восьмой и Пятьдесят девятой улицами, собирались сливки нью-йоркского общества, и с этими людьми следовало считаться. Скульптура женщины в центре пулитцеровского фонтана в сквере перед «Плацой» — символ Изобилия, и та стушевалась перед толпой роскошно разряженных дам, между которыми сновали похожие на черные запятые джентльмены в смокингах.

— Милая!

Величавая миссис Элвуд Апмен Холл, элегантная старуха восьмидесяти лет, выгнув шею с семью нитками алмазов пополам с жемчугом, помахала в воздухе наманикюренными артистическими пальцами, приветствуя миссис Эстор. Две женщины, наклонившись друг к другу, символически поцеловали холодный осенний воздух около мочки уха партнерши, исполняя неизменный ритуал, обязательный для представительниц их клана при встрече на официальном мероприятии. Сегодня был четверг, и Гейл все рассчитала правильно. Первые леди Нью-Йорка, известные деятельницы благотворительности еще не успели выехать за город на уик-энд, и торговля золотыми и шафрановыми пригласительными билетами на бал около «Плацы» шла вовсю — барышники заламывали за них такую цену, будто речь шла о золотых пасхальных яйцах работы Фаберже.

А «Плаца» была уже переполнена.

— Как это мило со стороны Беддлов организовать такую грандиозную штуку для поддержки Исторического общества!

И миссис Паттерсон указала лорнетом в сторону зала, наполненного сверканием сотен тысяч конусообразных свечек, пока миссис Гест, ее собеседница, осматривала зимний сад, разбитый по проекту знаменитого Ренни. На длинных, до пола скатертях, подвязанных огромными, размером с «фольксваген», черно-шафрановыми бантами из атласа, стояли букеты желтых, белых и шафрановых роз, только что привезенных в спецконтейнерах. Прислуга из пуэрториканцев и официанты — явно не без примеси шотландских кровей — разносили по залу тортинки с икрой и фужеры с шампанским, предлагая их как потомкам первых голландских поселенцев из команды Питера Стьювезанта, так и тем, чьи предки проплывали в бухту Нью-Йорка уже мимо Статуи Свободы, не подозревая, что их дети и внуки удостоятся чести присутствовать на благотворительном вечере в отеле «Плаца».

— Попробуй, Билли, это мняка!

Оутси Уоррен, жена председателя «Мидленд Маринз Бэнк», бесцеремонно запихнула в разинутый рот супруга треугольную тортинку с икрой. Она поймала его за беседой с бывшим госсекретарем США, которому по дороге в Новый Свет и Белый Дом уж точно пришлось проплыть мимо Статуи Свободы. Оутси не доверяла всем, кто родился вне Америки, если только речь не шла о персоне королевской крови или знаменитом модельере. И поскольку Нью-Йорк всегда слыл тиглем по переплавке приезжей швали, то и она предпочитала большую часть времени проводить в штате Коннектикут, лишь изредка составляя компанию мужу в его деловых поездках или при посещении мероприятий с участием «старой гвардии», таких, каким был сегодняшний бал Исторического общества. В данном случае интересы совпали, и она оглядывала зал, отмечая про себя тех, кто может представлять хоть какую-то ценность для ее мужа, а попутно предвосхищала момент, когда получит в руки флакон с новым ароматом — будет что подарить себе на Рождество или на Пасху. Чтобы не выглядеть, как мешочница, пришедшая в «Плацу» за парфюмерным товаром, она взяла с собой плоский ридикюль — излюбленный ею образец дамской сумочки.

— Тысячу раз говорила Фелиции — поминальные свечи и ничего больше. Эти конусы — они же все закаплют воском!

Две леди из комитета по подготовке празднества с головой ушли в жаркую дискуссию о правильности, а может неправильности, выбора данного типа свеч. Свечи же, несмотря на этот спор, сверкали, оживляя помещение своим колеблющимся блеском, и бросали романтические тени на стену. Леди деловито перетасовывали карточки с указанием имен приглашенных в соответствии с последними изменениями в генеральной экспозиции. Надо было спешить: в любой момент гости могли двинуться в главный зал.

— Если Энн Рендольф Беддл решила, что так лучше, значит, так тому и быть.

— А вот и она. Как она мила! Ей так идет ее печальный вид! Боже, до чего же это аристократично!

— Энн, дорогая! — Маффи Фипс развернула трехъярдовый кусок материи — скатерть и расстелила его на столе председательницы. — Неужели Кингмен все еще не пришел? Пора запускать гостей на ужин.

— О да, конечно. — Энн покраснела. — Давайте начинать без него. Мой муж — истинный «трудоголик» и полагает, что светские приемы существуют только для бизнеса. Выкурить сигару и обсудить деловые вопросы — все это, по его мнению, делается до ужина. Он у меня делает все наоборот.

Она перехватила с серебряного подноса бокал шампанского, и, коснувшись локтем дяди-губернатора, заставила себя улыбнуться бледной и слабой улыбкой. Ее мать, приподняв брови, посмотрела в сторону дочери, а затем бросила взгляд туда, откуда должен был появиться ее заплутавший неизвестно где зять. Вдруг очередь прибывающих оказалась смятой, и хотя она ничего точно не разглядела, тем не менее теперь можно было облегченно вздохнуть. Подвести Энн и сорвать свою собственную презентацию — этого он, конечно, не мог себе позволить, а потому Вирджиния Рендольф, королева Южного света, могла не беспокоиться. Подойдя к заграждению из сверкающих флакончиков в форме луковицы, Вирджиния Берд Рендольф была потрясена и испугана. Ее до неприличия задержавшийся зять прямо у дверей лифтов устроил импровизированную пресс-конференцию! Похлопывая по спинам друзей, заразительно смеясь и демонстрируя свои ослепительно-белые зубы, он очаровывал всех и каждого — но только не свою тещу.

— Прости, дорогая, опоздал! — сказал он жене, и мальчишеская ухмылка появилась на его красивом лице. Его всегда прощали. Пробили ужин, и сверкающая драгоценностями толпа внешне неохотно, но в глубине души довольная, двинулась к столам.

В самом конце подиума, чуть выше светско болтающих между собой гостей и чуть ниже пылающих хрустальных люстр, Кингмен Беддл, стоя в шаге от стула жены и учтиво склонившись, прислушивался к ее негромким замечаниям: «Кингмен, где ты был? Это просто несерьезно, как можно думать, что я одна в состоянии встретить и приветствовать всех твоих коллег по бизнесу, тем более что я с ними до сих пор не была знакома. Это же два отдельных мира — потомственные жители Нью-Йорка и твои друзья-новички!»