Лиз Филдинг - Убежим вместе! Страница 23

– Неужели вы думаете, что Холлингворт позволил бы мне транжирить деньги на такую бесполезную чепуху?

– Не знаю. Холлингворт никогда не обсуждает со мной дела своих клиентов. Только если ему требуется официальное мнение. Ваши же траты, мисс Карлайзл, в этом едва ли нуждаются.

– Это не просто траты. Броди. У меня есть одна идея. Видите ли, беда в том, что многие прекрасные экземпляры недоступны зрителям. Ими никто не может просто прийти и полюбоваться. Красивейшие игрушки держат взаперти, пока их цена не возрастает настолько, чтобы их с выгодой выставить на аукцион. А там их покупает кто-нибудь и снова прячет в шкаф. – Эмми так и пылала благородным негодованием, ее рыжие кудри светились огненным ореолом. – И это очень обидно.

– Вы могли бы купить одну такую и подарить Музею Альберта и Виктории, – предложил Броди. – Может быть, тогда там не было бы так грустно.

– Нет, Броди, в Музее Альберта и Виктории грустно в хорошем смысле слова. Там просто замираешь и задумываешься. Все эти работы, искусство, вложенное поколениями мастеров в свои творения… а ведь многие из них работали за гроши, чтобы создавать вещи не просто полезные, но и прекрасные, чтобы сердце могло почувствовать эту красоту… и ведь это делали люди, которые никогда не смогли бы позволить себе иметь эту роскошь… – Она внезапно смолкла, словно смутившись. – Честно говоря, я купила себе одну игрушку несколько месяцев назад. Это маленькая обезьянка с цимбалами, очень простой механизм. Ее немного побила моль, да и сам механизм нуждается в починке, но знакомый мастер, к которому я обращалась, сказал, что это поправимо.

Разговор о ее работе был безопасной почвой для обоих.

– А как вы вообще этим увлеклись? – спросил Броди. Но Эмми, уже загоревшаяся при упоминании о любимой теме, не нуждалась в вопросах. Она с увлечением рассказывала ему о виденных ею игрушках, о неожиданных находках на разных чердаках и в кладовых, о баснословных ценах на аукционах. Тем временем они незаметно съели рыбу и тающие во рту яблочные тартинки, и настала очередь кофе с коньяком.

– Прошу прощения, я слишком увлеклась, – наконец сказала она. – Представляю, как я вам наскучила.

Припомнив ее живую манеру разговаривать, ее энтузиазм, любовь к своему занятию. Броди покачал головой.

– Нет, Эмми, вы не можете наскучить.

– Это комплимент? – спросила она так подозрительно, что Броди расхохотался.

– Напрашиваетесь на похвалу? Идемте, мне кажется, самое время возвращаться в отель. У нас завтра трудный день, и я хотел бы выехать пораньше.

– Ну что вы за человек, Броди. Ну неужели нельзя поваляться в кровати лишних полчасика?

Скажи она это вчера, он ответил бы, что готов валяться хоть целое утро, если она составит ему компанию. Но он больше не мог позволить себе заигрывать с ней. Слишком велико было его желание.

– Просто вам никогда не приходилось спать на диване.

Спать на диване ей приходилось, но не при тех обстоятельствах, которые стоило сейчас обсуждать.

– Я могла бы предложить поменяться местами, но ведь вы непременно заподозрите какой-нибудь подвох, – заметила она.

– Идемте же, посмотрим поближе на корабли, – предложил Броди. Эмми с сомнением посмотрела на него. – Не беспокойтесь, я не собираюсь похищать вас.

– Похищать?

– Подсыпать вам «Микки» и, пока вы будете без сознания, увезти вас край света. – (Она по-прежнему смотрела непонимающе.) – Неужели вы никогда не смотрели старых фильмов? – спросил он. Эмми покачала головой. – Вы не представляете, сколько вы потеряли. «Микки Финн», – пояснил он, – это снотворное, которое вам коварно подсыпают в стакан, чтобы усыпить. Потом вас погружают на корабль и вы просыпаетесь уже в открытом море.

– Но зачем?

– Чтобы спасти вас от злого волшебника.

– Кит не злой, – сказала Эмми, сверкнув глазами. – В отличие от вашего Микки, – сердито добавила она и вдруг улыбнулась. Броди внезапно так захотелось поцеловать ее, что он чуть не застонал.

Затем он осторожно взял ее за руку, переходя дорогу. О эти хрупкие тонкие пальцы! Что в ней такого, в этой девушке? Рядом с ней Броди чувствовал себя подростком, неловким и глупым и не представляющим без нее жизни.

Нет, она не была первой женщиной, вскружившей ему голову. Ни один нормальный мужчина не может дожить до тридцати одного года, не наделав массы глупостей. Но Эмми – первая женщина, о которой, как он вдруг понял, он мечтал и желания которой будут для него всегда выше собственных.

Он безумно боялся, что завтра может ее потерять. Но если Кит Фэрфакс окажется сильнее, если он окажется тем мужчиной, который ей нужен, он готов сделать все возможное, чтобы им помочь. Может быть, в этом и заключается разница между влечением и любовью?

Но теперь… теперь он держал ее за руку. Они возвращались к отелю вдоль набережной, и Эмми, казалось, была совсем не против того, чтобы ее пальцы крепко сплетались с его.

Броди нащупал тоненькое золотое обручальное колечко на ее левой руке, колечко с крошечным бриллиантом, которое Кит Фэрфакс вручил Эмми в залог своей любви. Весь вечер она бессознательно крутила его на пальце, словно напоминая себе о том, что оно значило. Эта мысль больно уколола Броди. Но ее руки он не выпустил.

– Вот это – та яхта, на которой вы хотели бы оказаться? – спросила Эмми, останавливаясь и указывая на одну из самых больших яхт в гавани.

Броди с усилием вернулся к действительности.

– Да, это она. Конечно, не трансатлантический лайнер, – добавил он, сжимая ее руку. – Но настоящая красавица, правда?

– Да, красивая. Может быть, в хорошей компании я и не заметила бы качки. – Она вдруг повернулась и внимательно посмотрела на него. – Скажите, Броди, а куда бы вы поехали, будь у вас возможность уплыть отсюда прямо сейчас?

Он задумался на минуту, глядя на тихую воду гавани, прислушиваясь к плеску, с которым качались на волнах яхты, припоминая солнечные дни, когда ему только предстояло бороться за свое место в жизни. И он завоевал его. Он пробил себе путь наверх из бедной деревушки и вот теперь стоит на берегу моря, во Франции, рядом с богатой красавицей. И внезапно Броди осознал, что, пусть даже она ему не принадлежит, это ничего не значит. Она все еще вопросительно глядела на него и ждала ответа. Куда бы он поехал?

Где Феб родился, где цвелиИскусства мира и войны,Где песни Сафо небо жгли!Блестит над Аттикой весна,Но тьмою жизнь омрачена.

Броди прочел эти строки негромко и мягко, но с таким чувством, что Эмми сразу поняла романтические мечты юноши о волшебных островах Греции. Под суровым обликом юриста бьется, оказывается, сердце поэта, сердце искателя приключений.