Карен Смит - Любовная мозаика Страница 24

Счастье, которое блеснуло на ее лице при виде гостя, немного поблекло, когда она почувствовала, что Клэй чем-то взволнован.

— Что-то случилось? — встревоженно спросила она.

— Можно и так сказать, — ответил мужчина. — Бен категорически отказывается идти в колледж, говорит, что принял окончательное решение. Я хочу, чтобы вы поехали со мной, нужно попытаться переубедить его.

— Но… — заколебалась Пейдж.

— Я собираюсь кое-что рассказать ему и хочу, чтобы об этом услышали и вы.

— Хорошо. Я буду готова через минуту, — ответила девушка.

Забравшись в «блейзер», Пейдж обратила внимание на большую картонную коробку, пристроенную на заднем сиденье. В ней что-то поблескивало. Ехали молча, и ей казалось, что Рэйнольдс готовится к чему-то, словно тщательно собирается с мыслями.

Дверь открыла миссис Хокенсмит. При виде знакомой пары она благодарно улыбнулась.

— Спасибо, что не забываете нашего мальчика. Может быть, он все-таки послушается вас, — вздохнула женщина и заботливо повесила на плечики их влажные куртки.

— Вы извините за вторжение, — совсем тихо обратилась к ней Пейдж. — Клэй буквально вырвал меня из дома. Случилось что-нибудь плохое?

— Он проходил очередное обследование, — тихо в тон Пейдж объяснила мать, — и результат оказался неутешительным: улучшения с ногой нет. Мы с мужем уже и не знаем, что делать. Да вы проходите в гостиную, — добавила она. — Я приведу Бена.

Клэй разместил привезенную коробку на журнальном столике. Ему не сиделось на месте, и он ходил из угла в угол, словно разъяренный лев. Природа, как бы аккомпанировала его настроению: за окнами совсем стемнело, ветер усилился.

Чтобы как-то отвлечься, девушка подошла к прямоугольному аквариуму, занимавшему почти всю стену, и стала с интересом рассматривать разноцветных рыбок. На дне аквариума были устроены причудливые гроты, над которыми колыхались диковинные водоросли.

— Клэй, — попыталась она привлечь его внимание. — Ты только посмотри, какая здесь красота!

Мужчина никак не прореагировал на ее слова, он был целиком погружен в себя.

Наконец в комнате появился Бен. Лицо его выражало недовольство, которое он даже не пытался скрывать.

— Зачем вы приехали? — дерзко спросил юноша.

Не говоря ни слова, Клэй подошел к журнальному столику, взял коробку и вывалил ее содержимое под ноги Хокенсмиту-младшему.

— Полюбуйся на них, Бен. На каждый в отдельности, — тоном, не терпящим возражений, приказал мужчина.

Как ни странно, подросток повиновался. Опустившись на ковер, он стал один за другим разглядывать кубки и литые фигурки.

— Да я смотрю, на всех есть ваше имя! — удивился Бен. — Вы все это выиграли? — Он поднял на Клэя изумленные глаза.

— Во всяком случае, так утверждает моя семья, — холодно ответил Клэй.

— Я что-то не совсем понимаю… — запнулся юноша.

Пейдж молча ждала. Ее нервы были на пределе. Она поняла, что неминуемо приближалась разгадка чего-то важного, связанного с судьбой и поведением Клэя.

Рэйнольдс присел рядом с Беном и взвесил на руке один из призов. На нем было выгравировано: «Октябрь 1975 года». Потом поднял следующий: «Апрель 1975 года». Наугад взял третий: «Май 1973 года».

— Мой отец утверждает, — с горечью сказал Клэй, — что я тренировался каждый день, не жалея сил, что хотел победы в соревнованиях так же сильно, как они… Но я этого не помню.

Лицо подростка теперь выражало полнейшее замешательство.

— Вы не помните, как выигрывали все это? — спросил он. — А что с вами случилось? Вы что, употребляли анаболики или какие-нибудь стимуляторы?

Пейдж вся напряглась. Неужели он оказался жертвой роковой зависимости от сильнодействующих наркотиков? Господи, только не это…

— Нет, Бен. Наркотики тут ни при чем. Просто я не помню ни наград, ни состязаний. Не помню, как мама учила меня кататься на двухколесном велосипеде. Не помню тот день, когда мне исполнилось шестнадцать лет или пятнадцать. Я не помню своей первой любви и первого поцелуя. Я забыл все, что происходило со мной до того рокового дня.

Шок, вызванный его признанием, заставил Бена и Пейдж оцепенеть. В гостиной на миг воцарилось молчание.

— Послушай, Бен, — серьезно и доверительно продолжал Рэйнольдс. — Я рассказываю тебе все это не для того, чтобы произвести впечатление или, того хуже, напугать. Просто хочу показать на собственном примере, как жестоко порой поступает с человеком жизнь. Скажу больше. Потеряв память, я вынужден был заново учиться читать, писать. Мне пришлось начинать жизнь с чистого листа.

— И то, что вы учили в колледже, тоже безвозвратно стерлось? — взволнованно спросил Бен.

— Да, — подтвердил Клэй. — Поэтому я не мог вернуться к инженерному делу, хотя пытался восстановить утраченные знания. Но это цветочки. Беда в том, что я перестал быть прежним. Я уже не был Клэйтоном Рэйнольдсом, которого все знали прежде. Я стал совсем другим. Многим это было трудно признать: я не хотел проводить по десять часов в день в офисе, денежный вопрос потерял для меня свою актуальность, не было ни капельки сожаления, что придется навсегда оставить альпинизм… Я стал просто равнодушен к манящим громадинам гор, а материальные ценности, жизненный успех, слава превратились для меня в мыльные пузыри. Я стал заново познавать мир, как маленький ребенок, который только-только начал ходить.

Пейдж была потрясена эмоциональной силой и мужеством, с какими Клэй говорил о своих беспрецедентных проблемах. Ее самообладание было на исходе. Она опустилась в кресло, боясь не выдержать напряжения. Клэй мельком взглянул на нее. Взглянул изучающе, вопросительно, с любопытством. Она собралась было что-то сказать, но мужчина снова переключил свое внимание на Бена и продолжил монолог.

— Тебе, Бен, повезло больше, чем мне. Тебе не нужно начинать сначала. Ты занимался физиотерапией всего полгода и хочешь, чтобы за такой короткий по медицинским меркам срок твоя нога пришла в норму. А я целых три года восстанавливал работоспособность своего мозга и мышц и все равно до сих пор не вернул в полном объеме то, что потерял. Часто я просыпаюсь по утрам, оглядываюсь вокруг и пытаюсь представить, какой была моя жизнь раньше — как меня в детстве ласкала мама, как мы с сестренкой дрались из-за какой-нибудь игрушки, как отец говорил мне, что гордится своим сыном.

Сердце Пейдж буквально разрывалось от боли. Она вглядывалась в гордый профиль мужчины, упрямый выступ его подбородка, в горькую складку, появившуюся у губ. Больше всего на свете ей хотелось сейчас обнять его, потому что теперь это было для нее так же естественно и необходимо, как дыхание.