Анна Дубчак - Желтые перчатки Страница 26

Свадебный ужин с подобающей ему пышностью собрал просто невероятное количество гостей, причем пришло много и таких, которые не были на венчании в церкви. Но в принципе это была светская вечеринка, роскошная и в какой-то мере демократичная, что позволило Борису и Бланш практически сразу после возвращения с церемонии уединиться в правом крыле особняка и отдохнуть на кровати эпохи Людовика IV… Что же касается Эммы, то она, сославшись на головную боль, почти сразу же покинула гостей и вышла к ним спустя полчаса, сменив белое платье на красный муслиновый балахон. На голове ее красовался нелепый парчовый тюрбан с перьями…

Кожа на лице ее заметно потускнела, что не преминули отметить вслух ее же приятельницы.

– Кажется, она сменила не только платье, но и кожу… В церкви она была много свежее…

– А почему вам не приходит в голову, что она только занималась любовью со своим коротышкой-русским? Говорят, русские в этом плане…

– Позвольте, а это правда, что Эмме в прошлом месяце стукнуло семьдесят?

– Да нет, ей всего-то ничего: шестьдесят девять, это я точно знаю…

– А вы видели, с какой прытью она усаживалась в машину после того, как они вышли из церкви?

– Она просто устала…

– Вы не видели, куда делась женщина в зеленом платье, которая, как говорят, является дальней родственницей мсье Захарова и которая теперь будет жить здесь?…

– Как жаль, что уже нет бедняги Патрика, он был таким забавным, с ним невозможно было и пяти минут провести, чтобы не расхохотаться… Только я так и не поняла, отчего он умер…

– Говорят, у него была больная печень… Кроме того, у него целых полтора года длился роман с какой-то актрисой, которая высосала из него не только все соки, но и деньги…

– И Эмма об этом знала?

– Об этом знал весь Париж… Но надо знать Эмму – она бы умерла, но не подала бы виду… Сильная женщина, ничего не скажешь…

– Но зачем ей этот русский?

– Говорят, что Патрик оставил ей завещание, в котором что-то упоминается о подобном браке, но мне это известно от моей горничной, которая, в свою очередь, знакома с Патрисией, горничной Эммы… А горничным я не верю…

– Но кто-нибудь из вас разговаривал с самой Эммой?

Бланш уговорила Бориса выйти к гостям.

– Послушай, хотя бы перекусим… Ты видел, какие красивые фигуры сделали из персиков? Это же целые скульптуры! А из огромного ананаса, сложенного, наверно, из сотни мелких, бьет фонтан белого вина… Это так красиво… В конце-то концов муж ты или нет?

Борис привел в порядок одежду, поправил «бабочку» и подошел к зеркалу.

– Ущипни меня, Бланш, если это не сон… Мне еще ни разу не приходилось бывать в таких роскошных спальнях, тебе понравилась кровать? – Бланш смотрела на него с любовью. Кто бы мог подумать, что в этом с виду спокойном и мягком человеке столько твердости…

– Я надеюсь, она не заставит тебя спать с ней… – проговорила Бланш, покрываясь гусиной кожей при мысли, что непредсказуемый Борис скажет сейчас то, что вмиг разрушит все ее счастье. Она стала замечать за собой, что с каждым днем все сильнее и сильнее боится потерять Бориса и что чем парадоксальнее становится его поведение, тем больше ее тянет к нему. «Он всегда был свободным. Он им и останется…» – с горечью подумала Бланш, понимая, что никогда не имела над ним власти.

– Даже если бы она и попросила меня об этом, поверь, я бы просто не смог… Вся моя сила осталась вот на этой кровати…

На террасе зажглись разноцветные фонари, в саду, окружавшем дом, сиреневатым светом светились деревья, в кронах которых тоже горели маленькие огоньки, гости прохаживались по саду, несколько пар покачивались в танце на специально отведенной для этого ровной площадке возле террасы.

В кресле возле импровизированного винного фонтана сидела темно-красная фигура в тюрбане. Эмма Латинская за весь вечер не проронила ни единого слова. Она молча курила и осматривала гостей. Увидев приближающегося к ней Бориса, она поманила его пальцем и, едва он подошел, как схватила крепко за руку и притянула к себе:

– Вы как, в порядке?

– Что касается моей любви к вам, то в абсолютном порядке. Больше того – я счастлив… – И он галантно поцеловал ей надушенную руку.

– Спасибо… – Голос Эммы Латинской дрогнул, а на глазах выступили слезы: ей вдруг показалось, что этот вечер продлит ее жизнь…

Эмма посмотрела внимательно в глаза Борису – не ошиблась ли она в своем выборе? Нет, не ошиблась. Такой человек, как он, не может быть подлецом. Она выбрала его, и он не предаст ее, одинокую, никому не нужную старуху, дряхлую и насквозь больную, стоящую одной ногой в могиле… И главное – он русский, и она до конца своих дней будет слушать русскую речь, видеть русского мужчину… Таинственность, что она напустила на себя в связи с этим неожиданным браком, скоро растает, как утренний туман… Она все объяснит ему. Ведь все же так просто. Ей нужен надежный друг.

Утром за завтраком встретились Борис, Бланш и Эмма.

– Жить втроем – что может быть прекраснее, – сказала Эмма, щурясь от яркого солнца, которое заливало своим светом всю террасу. Кто бы мог подумать, что еще несколько часов тому назад здесь стояли накрытые столы, звучала музыка и до утра на танцевальной площадке целовались какие-то парочки…

Сейчас вокруг все дышало покоем, всюду был безукоризненный порядок и даже цветы на столе казались только что сорванными и хранили на лепестках прозрачные капли росы…

Патрисия принесла поднос с кофе и неслышно удалилась.

– Вот ваш чек, – произнесла Эмма, доставая из кармана розового домашнего платья чек и протягивая Борису. От неожиданности тот выронил из рук печенье и чуть не поперхнулся. – Ведь вы же не верили мне до последнего, не так ли, мсье Захаров… Живите себе в свое удовольствие и считайте, что меня нет вообще… У меня к вам будет лишь единственная просьба: не давать пищу для журналистов, то есть вы должны вести себя незаметно, без эпатажа, ну и, конечно, изредка вам придется сопровождать меня на светских вечерах… Это все.

Борис взял чек и поднес к глазам: десять миллионов франков!

– Я завтра должен лететь в Москву… – произнес он твердым голосом, отодвигая от себя чашку с кофе и впервые в своей жизни чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Впервые его мозг отказывался верить в реальность происходящих событий. – Надеюсь, что мне позволительно будет сделать это, дорогая Эмма?… Я не знаю, чего вы там замышляете против меня – а то, что замышляете, в этом я нисколько не сомневаюсь, – но вы упорно молчите, так и я буду упорным… Так вот, пока вы меня не угробили и не выставили посмешищем перед всем Парижем (а с вас станется!), я завтра же утром вылетаю в Россию… Я был честен с вами (обеими, кстати!), вы были предупреждены об этом, а потому могу добавить лишь следующее: я улетаю, но вернусь… И возможно, со своей дочерью…