Кэт Шилд - Вкус соблазна Страница 27

– Я хочу стать генеральным директором.

– Тогда зачем ты сломя голову прыгнула в самолет и полетела на край света, чтобы встретиться со своим отцом?

– Я стала деловой женщиной, потому что мой отец и мой дед занимались бизнесом. И это определило мой путь. А потом я выяснила, что я дочь не бизнесмена, а дочь талантливого фотографа.

– Кто твои родители – теперь уже не важно. На тебя сейчас влияют не они, а твое окружение. Ты – это тот выбор, который ты делаешь.

– Глупо считать, что родители не сформировали твой характер.

– По крайней мере, я признал, что я эгоист. А мои родители – лицемеры. Они настолько были одержимы идеей помогать людям, что не замечали рядом с собой самого близкого человека, который нуждался в их помощи.

Эштон произнес эти слова без горечи, будто давно примирился с недостатками своих родителей. И, объявляя о своем эгоизме, он предупреждал всех о том, какой он человек и что можно от него ожидать.

Сердце Харпер сжалось.

– Поэтому ты сбежал из дома и связался с дурными людьми.

– Родители никогда не пытались найти меня.

Покинутый. Предоставленный самому себе. Живущий в страхе под угрозой расправы. Конечно, он создал для себя защитную оболочку.

– Откуда ты знаешь? Ведь криминальная банда, с которой ты связался, тщательно скрывалась от всех.

– Родители никогда не подавали заявление в полицию о моей пропаже. И никто меня не искал. Когда я пришел в банду, Франко проверил, не ищет ли кто пятнадцатилетнего белого мальчика. Он велел мне вернуться домой, предложив помощь.

– И почему ты не вернулся?

– Зачем? Я ушел потому, что родители не уделяли мне никакого внимания. Они были одержимы своей работой.

Харпер знала, что такое одиночество. Росс Фонтейн уделял ей еще меньше внимания, чем своей жене. Но у многих ее одноклассников была такая же ситуация. Их родители работали с утра до вечера и постоянно ездили в командировки. Однако Харпер не могла представить себе, что кто-нибудь из них, потеряв ребенка, продолжал бы жить как ни в чем не бывало.

– Ты никогда не задумывался, что с ними случилось?

– Не задумывался. – По крайней мере, до сих пор. Франко предлагал ему навести справки о его родителях, но Эштон отказывался. Если они не ищут его, зачем ему убеждаться в том, что с ними все в порядке? – Они посвятили себя благотворительной деятельности. И что бы ни случилось с ними, они не пожалеют о том, что пожертвовали собой.

И теперь он не осуждал их за это. Они выбрали путь, который приносил им удовлетворение. И он сделал то же самое.

– Я завидую твоей способности забывать о прошлом, – задумчиво произнесла Харпер.

Однако Эштон не был вполне уверен в том, что действительно о нем забыл. Возвращение в Африку разбудило слишком много призраков прошлого.

Оставшуюся часть дороги они молчали, между ними будто возникла стена. Он был зол, она была расстроена. Эштон почувствовал резкую боль в груди. Расспросы Харпер о его родителях разбередили его душу. Если бы он захотел узнать о том, как живут его родители, ему пришлось бы признать, что он любит их. Но это означало бы, что он изменил самому себе. Ведь он ставил свои интересы превыше всего именно потому, что они этого не делали.

Но тридцатипятилетний эгоист сильно отличался от эгоиста пятнадцатилетнего. С тех пор, как Эштон покинул отчий дом, он научился сочувствовать другим людям, о чем мечтали его родители. И даже если он отказывался это признавать и жил так, словно родителей у него не было, они все равно оказывали на него огромное влияние.

Территория лагеря была освещена мерцающими масляными лампами. Взглянув на Харпер, Эштон увидел ее восторженный взгляд. Лагерь казался сказочным островком среди дикой африканской природы.

Взяв ее за руку, Эштон повел ее по извилистой дорожке к их палатке. И хотя Харпер шла молча, не глядя на него, она крепко сжимала его пальцы.

К великому удивлению Эштона, как только они оказались в палатке, Харпер стала срывать с себя одежду. Сегодня был тяжелый день, и он думал, что она захочет отдохнуть и уединиться. Но когда она встала обнаженная перед ним, он решил не спрашивать ее, почему она это сделала.

Они упали на кровать, крепко сжимая друг друга в объятиях, и Эштон овладел ею жестко, без нежности. И она, похоже, не нуждалась в ней. Вонзив ногти в его кожу, она лихорадочно двигалась под ним. Эштон опрокинул ее на спину, прижав к кровати, чтобы слегка успокоить. Он не сразу вошел в нее, он хотел, чтобы она признала его силу, чтобы почувствовала, что это значит – зависеть от его милости. Его воля, его решительность может защитить ее от всего, но она должна это признать.

Харпер изогнулась, чтобы дотронуться до него, но он закинул ей руки за голову. Она сопротивлялась, не спуская с него глаз. И только когда он вошел в нее, ресницы ее опустились и она расслабилась.

Он вошел в нее глубже, и Харпер застонала, достигнув оргазма. Он последовал за ней.

Затем они лежали, расслабленно лаская друг друга. Перевернувшись на спину, Эштон прижал ее к себе. Она прильнула к нему всем телом. Долгое время в палатке царила тишина, нарушаемая лишь их дыханием и тиканьем часов на ночном столике. Но вскоре Эштон понял, что звон в его ушах – это не пульсирование крови по венам и не хор ночных цикад.

– Слышишь? – прошептал он.

Харпер, затаив дыхание, прислушалась. Издалека донесся какой-то протяжный рев.

– Да.

– Это рык леопарда.

Харпер поежилась:

– Совсем близко.

– Наверное, в полумиле отсюда.

Чувствуя себя в безопасности в объятиях Эштона, она уткнулась носом в его шею и улыбнулась. Непроизвольно она погладила шрам на его животе. Когда она трогала его раньше, Эштон будто отдалялся от нее. Ее разбирало любопытство, но все же она не решалась расспрашивать его о жизни в банде. Возможно, на этот раз он расскажет ей какие-нибудь подробности.

– Это след от ножа?

После долгой паузы Эштон ответил:

– Да.

Уловив напряженность в его голосе, Харпер замолчала. Старые шрамы. Давно затянувшиеся, но постоянно напоминающие… о чем?

Грудь его равномерно поднималась и опускалась. Его глубокое дыхание шевелило ее волосы, рассыпанные по плечам, и щекотало ее кожу.

– Чапмэн не принимал в свою банду слабаков. – Голос его звучал глухо в окутанной сумерками комнате. – Каждый должен был доказать, что он может драться. Даже пятнадцатилетний мальчик, чей опыт обращения с ножом сводился лишь к резке овощей. – Эштон рассмеялся, но смех его был невеселым. – Он был садистом. Раз в неделю он стравливал друг с другом кого-нибудь ради спортивного интереса. Кто первый пустит кровь другому, тот выиграл. Три проигрыша – и тебя нет. – Эштон провел рукой по глазам. – Режут горло – и кидают в джунгли на съедение диким дверям.