Линда Дженкинс - По прихоти судьбы Страница 28

— В Разрушенном Иерусалиме. Название звучит трагически, но место красивое, правда?

— Красивое. Нет, восхитительное. И дикое. — Алекс огляделась вокруг.

Сторм принес одеяло и поставил сумку на песок под деревьями.

— Я почти забыл, какая тут красота. И отличные условия для парусного спорта. Даже жаль, что я так долго здесь не бывал.

— Наверное, тебя манили более экзотические края.

Сторм помолчал, обдумывая ее слова.

— Нет, наверное, истинная причина в том, что я боялся сюда вернуться.

Алекс взяла у него одеяло и расстелила на песке в тени мангрового дерева.

— Что-то мне трудно представить, что ты чего-нибудь боишься, тем более такого райского уголка.

Сторм сел на одеяло, скрестив ноги, и устремил взгляд на океан.

— Принцесса, у тебя когда-нибудь бывали галлюцинации?

Алекс устроилась рядом с ним, зарывшись ступнями в песок.

— Нет, никогда.

— Если будут, ты наверняка решишь, что сошла с ума.

— Расскажи мне об этом.

— Я отплыл с Азорских островов и взял курс через Атлантику на Ангилью[4]. Если бы я прислушался к мнению знатоков, то не выбрал такой маршрут в это время года. Но я тогда вернулся из первого одиночного кругосветного путешествия и чувствовал себя победителем. Наверное, мать-природа решила преподать мне урок.

— Что произошло?

— Ураган застал меня врасплох. Я боролся с ним четыре дня и все это время практически не спал — лишь несколько раз, урывками, привязав себя к штурвалу.

— Шторм был страшнее того, в который мы с тобой попали?

— О, да. Когда он прошел, у меня осталась только одна мысль: поскорее бросить якорь и заснуть. И вдруг, как по волшебству, передо мной возник остров с маленькой тихой бухтой. Я не понимал, как мог находиться так близко от земли и не заметить ее. В бухте я увидел нескольких рыбаков, какие-то дети возились на мелководье и играли на песке. Когда я проплывал, они махали мне руками и кричали что-то дружелюбное. Помню, я махал им в ответ, думая, как мне повезло, что удалось так быстро найти убежище.

Алекс начала массировать ему спину, молчаливо поощряя рассказывать дальше.

— Я бросил якорь, занес в судовой журнал время и координаты, потом спустился в каюту и проспал как убитый двенадцать часов. Когда я проснулся и вышел на палубу, то не увидел ничего, кроме воды. Ни острова, ни бухты, ни людей.

— Не могли же они исчезнуть.

— Они и не исчезли. Их попросту не было. Они существовали только в моем воображении.

— А яхту не могло унести течением, пока ты спал?

— Нет, мои координаты почти не отличались от тех, что я занес в судовой журнал.

Алекс продолжала массировать ему спину, обдумывая его рассказ.

— Все ясно. Просто ты очень устал, и у тебя разыгралось воображение.

— Я тоже так решил. Но, честно говоря, это открытие меня чертовски испугало. Я всегда считал себя свободным от суеверий, свойственных большинству моряков. С тех пор я избегал заходить в Карибское море, уверовав, что если зайду, то мне не уйти живым.

— Что заставило тебя передумать?

— Тот случай не давал мне покоя. Стыдно считать себя трусом. Я решил больше не прятаться и провести здесь сезон ураганов, чтобы, если получится, избавиться от этого страха навсегда.

Алекс глубоко вздохнула, набираясь храбрости.

— Сторм, от чего ты убегаешь столько лет?

Она почувствовала, как напряглись под ее ладонью его мышцы. Она наклонилась и поцеловала его в плечо.

Секунды казались часами. Наконец он сказал с напряжением в голосе:

— Это долгая история.

— У нас полно времени.

Сторм пожат плечами, но спина его оставалась напряженной.

— Какой-нибудь психоаналитик, наверное, сказал бы, что я постоянно бегу из дома, а еще точнее, от своей семьи.

— Неужели в Ньюпорте было так плохо?

— Ужасно.

Алекс возобновила массаж.

— Почему?

— Ты никогда не останавливаешься на полпути?

— Нет, когда речь идет о чем-то важном. А это важно для нас обоих.

— Ну хорошо, только помни, ты сама захотела узнать. — Сторм поднялся и зашагал по пляжу. Алекс ничего не оставалось, как последовать за ним. — Я не вписывался в семью с самого рождения. В лоне семьи нет места изгою.

— Не понимаю.

Он бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Конечно, Принцесса, где уж тебе понять. Ты росла образцовым ребенком, любимицей родителей.

— Почему ты называешь себя изгоем?

— Мои родители придерживаются принципа, принятого в британской королевской семье: каждое поколение должно произвести на свет наследника и еще одного сына. Когда я появился на свет, у них уже было три сына, и на мою долю не осталось никаких ожиданий. Может, поэтому я и решил, что лучше быть паршивой овцой, чем пустым местом.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что не оправдал надежды своих родителей?

— Ты попала в самую точку. Они снова и снова давали мне понять, насколько я их разочаровываю. «Ну почему ты не можешь быть лидером, как Джеймс?» «Почему ты не получил высший балл, как Уэстон?» «У Дэниела так много друзей, неужели тебе сложно подружиться с ребятами?» Но самым страшным из моих грехов считался отказ повиноваться. Они стремились диктовать мне каждый шаг, а я не видел в этом смысла.

Алекс стала понимать, почему даже спустя много лет Сторму претила сама мысль о том, чтобы подчиняться кому-либо.

— Даже самый маленький ребенок имеет право на самостоятельность.

— Только не там, откуда я родом. Не помню случая, чтобы я сделал хоть что-нибудь, заслуживающее их одобрения.

— А ты пытался?

Сторм засунул руки в карманы белых шорт.

— Когда я был маленьким, то из кожи вон лез, чтобы стать лучше братьев. Во всем. Но скоро я понял, что паруса и яхты — единственное, в чем я силен, а это не в счет: никто не зарабатывает деньги мореходством.

— Ты хочешь сказать, что единственным мерилом успеха считались деньги?

— Тогда мне так казалось. А годам к двенадцати мне стало все равно. Я хотел только одного: чтобы они оставили меня в покое. Это все, чего я хочу по сей день.

— Ладно, допустим, ты не такой, как все. Но я все еще не могу представить, что семья тебя за это наказывала.

— Значит, у тебя плоховато с воображением. Мои родственнички — мастера по части наказаний. Как еще можно назвать то, что меня отдали в военную школу в возрасте восьми лет? Они решили, что в обстановке строгой дисциплины я научусь подчинению.

— Неужели им не пришло в голову, что ты просто взбунтуешься, нарочно станешь вести себя так, чтобы тебя выгнали из школы?

Сторм замедлил шаг и в первый раз с той минуты, как начал свою исповедь, посмотрел на Алекс.