Падение лепестков Сакуры - Девятая Ева "Ева9" Страница 3

И именно поэтому я выцепила подругу и поперлась с ней в клуб в пятницу вечером. Я просто не выдержала. Объяснила маме, как есть, мол, мне приснился Иисус, и я выздоровела, я даже попросила её сходить в храм и купить мне нательный крестик. По-моему, в тот момент она радовалась даже больше, чем когда мне вручили школьный аттестат без троек. Мы с мамой расцеловались, и я свалила в клуб. Кстати, Цыганку я заметила только ближе к полуночи.

Бар только раскочегарился, а мою подругу уже нормально так развезло от разбавленного пива. Видимо, я как-то долго на нее смотрела, а она была пьяна, и расценила это, как знак. В общем, она сама полезла ко мне целоваться. Меня же приспичило сделать это, как в том лесбийско-испанском сериале, красиво и с шиком, так, чтобы Цыганка увидела меня, а потом долго смотрела на то, как я страстно целую какую-то телку. В итоге, у нас с подругой произошел нелепый слюнообмен, а Цыганка даже не удосужилась повернуть голову и взглянуть на меня.

Аллё, я здесь.

Ну, не могла я к ней подойти. Не-мог-ла. Пришлось валить домой, а через пару дней рвать на себе крестик, разыгрывая припадок. Мама впечатлилась, быстро собрала деньги, и мы снова поехали "меня лечить".

— Я видела тебя в клубе. В пятницу. — я.

Я хмуро смотрела на нее исподлобья. Мне было стыдно, но, правда, я ничего не могла с собой поделать.

— Я тебя тоже. Будешь воду?

— Нет.

— Почему? Не хочешь? Или желаешь чего-нибудь покрепче?

Я чешу подбородок, мечтая подбить ей глаз.

— Ты видела меня?

— Не так. Я видела, как вы целовались.

— Даже так?

— Да.

— И как?

— Да отвратительно. Ты совсем еще ребенок.

— А ты взрослая, как я посмотрю.

Цыганка встает, на ней облегающие джинсы Levi's и черная футболка. Всё очень... короче, всё очень не похоже на тех цыган, которые кочуют из табора в табор, режут петухов на закате и верят в вечную любовь с королем "червей".

— Зачем приперлась? — она.

Стоит, нависает надо мной, собирая свои волосы в толстый, но куцый хвост. Куцый, потому что короткий.

— Захотелось, — я.

А Цыганка будто специально издевается, не отходит, лишь сильнее оголяет свою загорелую шею.

— Чего тебе захотелось?

— Допустим, тебя.

— Допустим меня?

— Допустим.

— Думаешь, я буду с тобой за деньги?

— Быть со мной не нужно.

Цыганка уже не просто нависает надо мной, она наклоняется прямо к моим губам. Я вижу ее глаза так близко, что мне кажется, будто это — психодел. Два огромных шоколадно-медовых блина-панкейка. Мне хочется облизнуться, потому что происходящее здесь и сейчас вызывает во мне дикий аппетит. И если сейчас сюда зайдет моя мама, если она помешает нам, то клянусь, я убью её.

— Если быть со мной ты не хочешь, тогда чего же ты хочешь?

Я молчу.

— Отвечай.

— Поцелуешь меня?

Фак, как же жалобно и жалко это прозвучало.

Цыганка же будто ничего не замечает, она почему-то кивает и осторожно, как-то бережно дотрагивается своими губами до моих губ.

— Так?

Я не знаю, что ей сказать, она же, не дожидаясь моего ответа, больно хватает меня за подбородок, поднимая мое лицо, вздергивая его на себя.

— Или так?

В этом жесте столько обыденной власти, что мне больше не хочется, чтобы она продолжала.

— Что, не нравится?

Я молчу, тогда она целует меня сама, проникает в меня своим языком так, что я не могу ей ответить или дать. Она заполняет меня, имеет меня в поцелуе, насилует мой рот и мои губы, пока я, как ребенок, пытаюсь схватить ее за руку, чтобы или перестать бояться, или перестать барахтаться в луже из собственных эмоций.

— Ты реально дерьмово целуешься.

Она отстраняется от меня и, как ни в чем не бывало, возвращается за свой стол со всякой магической мишурой.

— А ты — нет. Ты классно целуешься. Я почти кончила.

— Серьезно?

— Да.

— Значит, тебе нравится так.

— Почти — это ключевое слово.

Она смотрит на меня, а я слышу всё, даже как за стеной моя ничего не подозревающая мать разговаривает с кем-то по телефону.

— Я не трахаюсь на работе.

— А где трахаешься? — я.

— Тебе назначить время и место?

— Ну да.

— Знаешь, а ты очень наглая для подростка.

— А ты очень взрослая. Я помню.

Она смотрит на меня так, будто думает, стою ли я секса. И если да, то не буду ли я после нашего соития стенать от любви и обоссывать все стены в ее подъезде.

— Я не буду. Не переживай.

— Точно?

— Точно.

Ну, вот. Еще за тридцатник деревянных (спасибо маме-спонсору) я выторговала себе секс. Мне кажется, ниже пасть просто некуда. Что я творю вообще? Я не знаю, но вечером «Сакуре» пришло сообщение. Два.

«Давай быть вместе. Я поняла, что была дурой тогда. Любовь — это же не главное. Напиши мне» — раз.

«Слушай, ты же спрашивала у меня тогда про телку, помнишь? Взрослую которая. Короче, мутная она какая-то. Я поговорила с нашими. Напиши мне» — два.

Мутная не она, а мой чай. Улун называется. Я никому не пишу, потому что Цыганка решила не тянуть. Она "ждала" меня завтра у себя на квартире. Не там, где стол, магия и наши поцелуи, для секса она дала мне совсем другой адрес.

«Сакура, ты на пары-то явишься?»

«Нет»

«А чего так?»

«В лом. Отметь меня»

Ага, какие уж тут пары, я стою, как дура, и выбираю ей цветы. Я просто не знаю, как можно иначе. Тупо подвалить к ней домой, явиться к бабе на секс с пустыми руками? А потом что? Потом этими же руками и... но с другой стороны, я же не могу оценивать наш интим в букетном эквиваленте. Это же тупо. Я почти остановилась на розах, но в итоге, ничего не купила.