«Три звезды» для стюардессы - Мария Зайцева Страница 3

– Сочувствую, лисичка.

Он больше ничего не сказал. Смотрел перед собой, курил. А я, уже приноровившись к темноте, могла разглядеть черты его жесткого серьезного лица.

Мужчине было примерно около сорока, сорока пяти. Тяжелый подбородок, твердая линия губ, нахмуренные брови, резкие морщины, разбегающиеся от углов глаз… Крупные руки, с неожиданно длинными и красивыми пальцами…

Привлекательный.

Почему один здесь? По дочери скучает?

– А вы… Дочка большая уже, наверно?

– Да, тринадцать лет.

– А за границу к кому?

– К матери своей.

– О… Вы в разводе…

– Мы не были женаты.

Он затянулся, опять отпил из бутылки.

– Я вообще только пару месяцев, как узнал, что у меня дочь есть, прикинь?

– Даже так…

– Ага… Ее мамаша, стерва, бл… – Он скомкал ругательство, глянул на меня, – прости… Но слов прям нет других.

– Не извиняйтесь, – кивнула я, – всякое бывает…

– Ну да. Но она… Черт… Ладно. Я вышел как раз, – тут он глянул на меня, уточнил, – из тюрьмы.

Я кивнула. Понятно уже по наколкам на пальцах, что человек с прошлым.

– Ну вот. Вышел, встретил ее. Она как раз в магазине работала, веселая, шустрая такая. Ну как-то завертелось все. Потом узнал, что беременная, радовался, как дурак. Счастливый ходил, думал мелкий у меня будет. Или дочка. Дочку даже больше хотел. А потом… Потом меня закрыли опять… – Он глянул на меня, снова уточнил, – посадили…

Подождал, видно, ожидая реакции. Но я не стала ничего говорить. И никак не выразила своих эмоций. Потому что… Ну кто я такая, чтоб осуждать? Глупо и бессмысленно.

– А она… Она сразу сказала, что ждать не будет. Скандал на свиданке устроила. Я ее все уговаривал не беситься, ребенку навредить же можно, переживал. С пацанами на воле договаривался, чтоб помогли ей… А потом, я уже по этапу уехал, через месяц примерно. Она звонит и говорит, что аборт сделала. И чтоб не искал ее.

Я молчала. Да, ситуация тоже. У каждого – своя.

– Я тогда охренел. По всем прикидкам, у нее четыре месяца было. Там мелкий уже шевелиться мог! Я читал про это, знал! Зачем она? Не, я, конечно, сам … Тут без вариантов… Но мелкий-то при чем?

Мужчина распалился, начал говорить громче, размахивать рукой с сигаретой.

Я сидела, смотрела на него. А ощущала свою боль. Он потерял ребенка, думал, что потерял. Я потеряла возможность иметь детей. Даже гипотетическую.

Наши потери… Сопоставимы? Может, и нет. Но разве сейчас это важно?

– Короче, я тогда накосячил на нервах… И мне еще два года впаяли. Вышел и искать ее не стал даже. Потому что знал, встречу – убью ведь. И опять сяду. А я больше не хотел.

– А как нашли дочь?

– Случайно… Замутка одна случилась на моей территории, там… Не важно, короче. Стал решать, встретил мента одного борзого, а у него племяшка как раз встряла. Смешная такая девчонка, светленькая, глазастенькая… Ну я с ней заговорил, пока с ментом решал, в шутку поинтересовался, сколько лет. «Тринадцать», – говорит. А я подумал, что моей бы тоже было тринадцать… И спросил, не Валькой ли мамашку зовут. Оказалось, Валькой… Оказалось…

У него неожиданно перехватило горло, заклокотало что-то, он поперхнулся, торопливо отпил еще, закусил сигаретой. Помолчал, подышал, глядя перед собой.

– Она… Она не сделала аборт, су… Черт… Она мне наврала. Сама родила, с работы ушла с той, жилье поменяла. Мои пацанчики, что я зарядил на нее, потом и не искали. Я же отменил. Никто не знал. В одном городе, выходит, с дочкой жил. И не знал, что она тут, рядышком, ходит…

– Ну, самое главное, что теперь вы знаете, – сказала я, сочувствуя и радуясь одновременно за него.

– Да… Знаешь, у меня будто… Я не могу сказать… Словно другим стал человеком. Она на нее похожа, на Вальку. А вот взгляд – мой. И характер, похоже, тоже мой. Шустрая.

– Я рада за вас, – искренне сказала я.

– Да, а я-то как рад. Как дурак, месяц ходил, лыбился. Братва думала, на что-то серьезное подсел… А потом она, Валька, то есть, ее к себе забрала. Су… Кхм… Она уехала туда к мужику, немца нашла какого-то. И Ленку мою… Тоже. Я только и успел, что несколько раз поговорить…

– Ну… Германия всего в паре часов перелета, – утешила я, – это не страшно.

– Да Валька не хочет, чтоб мы виделись… Она же… Ну ладно. Это все решаемо, ты права. Просто я сегодня провожал ее, Ленку мою… И она сказала, что… Скучать будет…

После этого голос у него ощутимо дрогнул, сигарета выпала из пальцев.

Я изо всех сил порадовалась за неизвестную маленькую Лену, которую он, похоже, очень сильно любит. Он, наверно, был бы хорошим отцом, несмотря на определенные… Сложности.

Я бы, наверно, хотела, чтоб у моих детей был такой отец.

И вот после этой мысли я и разрыдалась.

Как-то очень остро накрыло ощущение непоправимости ситуации, окончательности. Потери. Странно, я же, на самом деле, и не задумывалась раньше о возможности стать матерью. Просто это где-то всегда было. Незримо. А вот теперь… И не было.

Я рыдала, самозабвенно и взахлеб, а незнакомый мне мужчина обнимал меня, гладил, что-то бурчал в макушку успокаивающее.

И мне было неожиданно хорошо в его грубых руках. От него приятно пахло, смесью спиртного и чего-то горьковатого, и этот аромат одновременно успокаивал и будоражил.

Это было настолько правильно в тот момент. Настолько логично.

И то, что он меня поцеловал потом, тоже было логично. И то, что мы, не размыкая рук и непрестанно целуясь, поднялись ко мне и провели остаток этой пьяной ночи откровений еще более откровенно, было во сто крат логичней.

И правильней.

И утром у меня, на удивление, не было похмелья.

Ничего не было.

А мужичина, странный, непростой, но в чем-то очень честный и открытый, был. И мне совсем не хотелось, чтоб он уходил.

Он и не ушел.

Так и остался со мной, утешая, успокаивая, называя лисичкой, маленькой и рыжей.

Откуда он взял это определение, учитывая мой природный каштановый цвет волос, было непонятно.

Он не пояснял.

А через двое суток, проведенных вместе, практически в обнимку, отвез в аэропорт. У меня был рейс.

И, вот честно, мы не договаривались ни о чем. Ни о будущем, ни о настоящем.

Не знаю, как для него, а для меня эти двое суток были каким-то выпадением из реальности. Странным и волнующим.

И сам он, странный и, наверно, для кого-то страшноватый мужчина, был лекарством. Антидепрессантом. Который вызывает привыкание.

Я легко отпустила его тогда. Легко попрощалась, ничего не ожидая. Ничего не спрашивая.

И не удивляясь. Когда он встретил меня с рейса.

С тех пор прошло семь лет.

Наши отношения сложно было назвать нормальными.

Наверно, для кого-то они вообще были бы… Странными. Неправильными.

Но мы с Виктором, так звали моего случайного, ставшего постоянным, мужчину, уже были не в том возрасте, чтоб оглядываться на кого-либо.

Мои