Амиру - Наталия Романова Страница 3

Ребята приехали через пару недель, когда Соня уже успела перечитать все новинки сельской библиотеки и книги, которые она брала с собой. Без Амира. Его забрали в армию. Соня с трудом себе представляла лето без него, но армия в сознании была неизбежна и не представлялась вселенским злом, поэтому, немного погрустив, Соня с радостью ринулась в летние деньки. Свое время она всё чаще проводила с Маратом. Он был полнейшей противоположностью Сони. Веселый, громкий, высокий и сильный. Казалось, сначала появлялся смех Марата, а потом его светлые взлохмаченные волосы. Перед летом его стригли почти налысо, но они росли с невероятной быстротой и жили своей собственной жизнью.

Вместе они уезжали на самые далекие поля, в соседние села, на дальнее озеро, исходили все тропинки в лесу и знали все поляны в округе. Они много разговаривали, она ему читала, он учил её ездить на мопеде, впрочем, абсолютно безуспешно. Марат мечтал, что в шестнадцать ему купят мотоцикл, а пока довольствовался таким железным другом. Так же он клялся, что на мотоцикле уж непременно научит Соню кататься. А она смеялась — научить её управлять этим грохочущим чудовищем было под силу только Амиру.

Увидит ли она его еще. Армия — это начало взрослой жизни, жизни, до которой еще так далеко Соне, Марату и Рафиде, но которая уже отнимает у них Амира, грустила она.

Рафида же становилась все более серьезной, она знала многое из того, о чем четырнадцатилетняя Соня не имела ни малейшего понятия. Рафида подобающе, как она говорила, себя вела, умела готовить, быстро убиралась в доме и справлялась со скотиной. Однажды Соня видела, как Рафида учится доить корову. А Соня могла только налить себе молока из банки и густо намазать вареньем белый хлеб, что и было её обедом, если она вспоминала о нем, конечно.

Дни она проводила с Маратом и его приятелями, которые давно считали её своим парнем и не особо волновались из-за присутствия девочки в их компании. Соня умела молчать, она хранила секреты лучше, чем госархив документы с грифом секретно. Но вечерами, когда она отправлялась к бабушке Марата за трехлитровой банкой молока, она всегда оставалась поболтать с Рафидой. Какой бы ни была отличной компания Марата с приятелями, Соня была девочкой, и ей хотелось поговорить о книжках, которые мальчики не понимают, о платьях, да и о самих мальчиках тоже.

В таком неспешном ритме прошло два лета.

В шестнадцать, примерно в середине лета, придя вечером за молоком и поболтать с Раф, Соня встретила Амира. Снова.

Он напугал её. Сильно. Тихо подойдя сзади, буркнув что-то на ухо, потом схватив её сзади и приподняв. Банка выскользнула из Сониных рук и разбилась, заполняя поверхность темно-коричневого поля неровными потеками белого молока. Соня в ужасе посмотрела на молоко. На осколки. На лицо Амира и… заплакала. А потом убежала. Быстро. Огородами. Почему-то в слезах. Оттого ли, что банка разбилась, оттого ли, что Амир был таким взрослым, в голове крутилось что-то, то ли песня, то ли стихи, но Соне стало страшно. Бесстрашная, упрямая выдумщица Соня испугалась белых потеков на коричневом полу.

Глава 2

От Амира

Мне двадцать. Я отдал так называемый долг родине, копая картошку и строя чью-то дачу, и после того, как был решен вопрос с институтом, у меня оставалось время до сентября, поэтому я поехал к бабуле Розе с дедом. Они уже немолоды, отец в этом году не мог их навестить, а им требовалась помощь.

Я приехал утренним поездом. И теперь, стоя в доме своего детства, я осматривал дом, отмечая, что ничего не изменилось. Рафида прыгала вокруг, иногда заскакивая сверху и оглушительно визжа, Марат смотрел в немом, казалось, восхищении. Пожалуй, это был первый и последний раз, когда я видел его не разговаривающим и не размахивающим руками — ему не хватает громкого голоса и выразительной мимики, поэтому он всегда отчаянно жестикулирует.

Хорошенько напарившись в бане, уже приняв рюмочку с дедом, я выхожу в сени и вижу девочку. «Подружка Рафиды», — мелькнула мысль. Девочка стоит спиной — голубая юбка воланами, белая футболка, — все очень по-детски…и коса. Я знаю эту косу, толщиной с мою руку, перетянутую лентой, с завитками волос на конце. И я знаю стоптанные тапочки и ноги, которые стоят носками внутрь, покачиваясь в каком-то своем ритме. Соня! Это Сонька, которая все два года исправно писала письма, веселя и поддерживая меня. Видимо, когда темы для писем не нашлось, она стала придумывать сказку про птичку, упрямую, глупую, которая постоянно влипала в истории и выбиралась сухой из воды. Так за два года Соня превратилась в птичку, а её писем мы ждали едва ли не всем взводом. Птичка была действительно очень смешной.

И, конечно, я не нахожу ничего умней, как попросту напугать её. Соня оборачивается, после минутного разглядывания того, что осталось от банки, в ее глазах начитают блестеть слезы, и она убегает. Надо догнать, сказать, что скучал…Но меня ждут родные, встреча с друзьями детства и, что греха таить, какая-нибудь симпатичная девушка, мне без особой разницы, какая именно.

Соня. Софья. Птичка.

Все лето мы проводим в огромном селе, в котором долгое время жили разные народности. Там обитали татары, чуваши, русские, там же обретались и староверы. Жили дружно, дети ходили друг к другу в гости, женщины делились рецептами и солью, мужики порой пили, порой дрались, но никогда по национальному или религиозному поводу.

Все еще с пупенку знали, кто они. Чьих они. Соня была ничьей.

Впервые её привезли в село к тете Груне десять лет назад, помню, как та заламывала руки и плакала на нашей кухне, что не знает, что с этим ребенком делать. Даже куда её сажать.

Бабушка Роза успокаивала Груню, говоря, что дети, одинаковы: «Посмотри на моих и твоих, разве отличались они, пока росли». Груня плакала, но Соня поселилась в её доме и её сердце. Хотя так и осталась для всех ничьей.

Молва шла впереди Софьи. Она была староверкой, рожденной от еврея. Её мать развелась и жила в Ленинграде, приезжая дважды в год, когда привозила и забирала Соню, и гостя по три дня. У неё была фирменная одежда, она курила и была остра на язык. Отец не отвечает за сына, а вот