Элис Маккинли - У подножья Эдельвейса Страница 3

– Я сказал: ты никуда не поедешь! Все, разговор окончен!

Дверь с треском захлопывается. Линда остается в комнате одна, падает на кровать и, уткнувшись в подушку, плачет. Тиран! Нет, только подумайте, человеку семнадцать лет, а его запирают как малого ребенка! Косметика «плывет», глаза красные, конечно, теперь уже нечего и думать о дискотеке. Еще один скучный вечер дома, скорее всего придется помогать братьям делать уроки на завтра.

И Линда плачет, безутешная в своем горе. Но вот чья-то рука опускается на плечо и она слышит папин голос:

– И сразу в слезы. Давай поговорим, что ли?

Она обиженно молчит. Тогда отец поворачивает ее к себе лицом, сам вытирает платком щеки.

– Дались тебе эти ночные танцы! Позвони Чаку, сходите в английский клуб, развейтесь. Я же не держу тебя под замком, в самом деле. Хочешь, я позвоню ему?

– Нет, – снисходит до ответа Линда, но видно, что она еще сильно рассержена.

– Ну что ты дуешься? Я твой отец, и мне виднее. – Папа нахмуривается, брови ползут к переносице, еще немножко, и вечер действительно придется провести дома.

Линда в спешном порядке меняет тактику.

– Ладно, – несколько обиженно улыбается она. – Позвони Чаку. Я пойду с ним.

– Сразу бы так! – Обрадованный отец чмокает великовозрастное дитя в лоб. – Приведи пока себя в порядок.

Он уже встает и хочет идти к телефону, но Линда останавливает его:

– Пап, подожди, посиди со мной.

И отец остается. Целый вечер вместе. Они говорят на разные близкие обоим темы, вспоминают маму. И ехать уже никуда не хочется, а хочется свернуться клубочком, поджать ноги, положить голову отцу на колени и уснуть, слушая, как он вспоминает молодость, где тоже были строгие родители и дискотеки, на которые, впрочем, убегали тайком, за что потом крепко получали дома…

В мечтах Линда соединяла все самое приятное: ведь Чак, к примеру, тогда еще не был ее парнем, просто ей нравился. Да и отец давно уже утратил внешность красавца мужчины, каким являлся ей. Странные мечты для семнадцатилетней девушки, которой в отличие от ее подруг разрешалось все. Но настоящий отец не мог прийти и целый вечер провести в комнате дочери. Разве что в мечтах. И Линда мечтала. Упоенно мечтала иногда сутками напролет, представляя себе в скрупулезных подробностях, что бы она ответила на тот вопрос, а что на этот.

Так прошло несколько месяцев после возвращения из Швеции. Линда развлекалась, как ей самой тогда казалось. Подруги завидовали, и она даже козыряла этой своей свободой, от которой на деле рада была бы избавиться. Дни и ночи превратились в сплошную феерию, без начала и конца. А легче не становилось.

И в один прекрасный день стало так тяжко, так муторно на душе, что Линда не выдержала. Придя утром с очередной вечеринки, напилась таблеток и легла «спать», как обычно.

Правда открылась случайно, словно чья-то заботливая рука отвела от Линды несчастье. Как раз в то утро позвонил знакомый парень из Миннесоты. Мачеха и отец знали, что Линда очень ждет этого звонка, – решался вопрос об их совместной поездке за границу на полгода. Конечно, бросились будить, потом вызвали врачей. Благо времени прошло немного, девушку спасли.

А потом целых семь месяцев спокойной, беззаботной жизни в реабилитационном центре. Линда получила здесь то, чего добивалась: внимания окружающих, тепла настоящих человеческих отношений. Впервые она почувствовала, что не одна на свете. Здесь были парни и девушки, мужчины и женщины, которые, не выдержав, тоже попытались свести счеты с жизнью. Линда увидела, что ее горе по сравнению с бедами этих людей просто фикция, муха, раздутая до размеров слона.

Миссис Хаткинс, например, потеряла троих сыновей и мужа – и мир опустел, сделался чужим и холодным для нее. Брэд Норрис утратил зрение, будучи художником. Тим Грегори, талантливый пианист, которому прочили блестящее будущее, остался без рук вследствие обморожения. Дана Шелли, Кейт Макнилли, Дерек Бернард… Сколько их было, искалеченных жизнью, придавленных ею, словно непосильным грузом.

Линда смотрела и чувствовала себя счастливой. Ведь это действительно счастье – иметь две ноги и две руки, идти, куда захочешь, есть без чужой помощи, видеть мир во всем его многоцветье. И, вернувшись домой веселой и жизнерадостной, она буквально накинулась на заброшенные было увлечения. Горные лыжи и сноуборд с трамплинами и бешеными скоростями, гонки на снежных мотоциклах, прыжки с парашютом. Жизнь била ключом, как никогда хотелось новых впечатлений. И Линда отправилась путешествовать. Объездила всю Европу, побывала в России, Китае, Японии. Добралась даже до Австралии.

Но прошло время, и тоска вернулась вновь. Близился кризис двадцати лет, и, казалось бы, решенные проблемы опять дали о себе знать. Линда вернулась домой и жила в семье отца, несмотря на то что тот незадолго до этого подарил дочери небольшой, очень уютный дом на окраине Анкориджа, поближе к лыжной базе.

Мечты, мечты… Линда апатично сидела в своей комнате и глядела в окно целыми днями. Родные испугались и решили, что на этот раз не стоит дожидаться беды. Отец обратился в тот же самый реабилитационный центр. Но Линда стала уже другой. Ей больше не нужны были чужие проблемы, чтобы ощутить незначительность собственных. Просто хотелось тепла и внимания, семьи, настоящей крепкой семьи.

И все повторилось вновь, только теперь спасение пришло не извне. Тринадцатилетний Джастин, худенький парнишка с тонкими, легкими костями и очень живой мимикой, случайно заглянул в комнату сестры, с которой вроде несколько сблизился за последние месяцы. Врачи, центр… Чувства притупились. Линда как будто погрузилась в сон. Сон без эмоций и ярких видений, без просветов, без планов на будущее.

Однако и здесь молодость и здоровье взяли свое. К тому же появился Чак, а с ним затеплилась где-то внутри надежда создать свою семью, где все любят друг друга, где нет места тоске и тревоге…

Уф! Снежное поле почти кончилось, и теперь уже нельзя было идти, не следя за происходящим вокруг. Линда подняла голову. Луна скрылась за облаками, небо стало каким-то сумрачным, вот-вот должен был пойти снег. А это уже совсем некстати – Эдельвейс не любит шапок и чуть что сбрасывает их с себя. Линда засомневалась, стоит ли подниматься. Может, пока еще не поздно, повернуть назад?

И вдруг, словно в подтверждение этой мысли, в воздухе засеребрились снежинки. Они падали с черного неба, кружась, поблескивая в холодной синеве. Ночь сразу как будто преобразилась, сделалась сказочной, ненастоящей. Искристо-хрустальный воздух, наполненный этой почти невидимой пыльцой, щекотал ноздри, морозил щеки. Нет. В такую ночь, конечно, не может случиться ничего страшного. Все вокруг так явственно говорило об этом, что Линда, снова улыбнувшись своим страхам, пошла дальше.