Джоконда Белли - Воскрешение королевы Страница 3

Сидя на кровати в одной пижаме, с ногами, укутанными в одеяло, ледяными непослушными руками я распечатала бабушкин пакет. Страшно было вновь приближаться к пропасти, что разверзлась между мной и моим прошлым. В пакете оказались пять больших конвертов и несколько книг. Название одной из них заставило меня усмехнуться: «Человеческая сексуальность» доктора Стеллы Черутти. Такие книжки мама запирала в секретере, чтобы они не попались мне на глаза. Я будто вновь услышала ее голос: «Ты еще слишком мала, подрасти сначала». Мама понятия не имела о том, что замок секретера легко поддавался лезвию кухонного ножа. Так я прочитала «Дивный новый мир» Хаксли и ту самую книгу о сексуальности с черно-белыми рисунками, изображавшими мужские и женские половые органы в разрезе. Опасаясь, как бы мать не застала меня с запретным томом, который в моем понимании был куда страшнее Хаксли, я ограничилась разделом о соитии. В то время я умирала от любопытства, что же происходит во время той самой «первой брачной ночи», о которой часто шептались мои подружки. Мои собственные ощущения подсказывали, что это как-то связано с частью тела, которую мама стыдливо именовала там. «Не трогай себя там. Вымой там хорошенько». Я не сомневалась, что таинственные отношения мужчины и женщины, которые принято обозначать невнятным эвфемизмом «спать вместе», как-то связаны с запретными частями тела. Однако вообразить, как именно это происходит, я не могла. Я понятия не имела об эрекции и думала, что партнеры, должно быть, садятся, широко раздвинув ноги, так чтобы их половые органы соприкоснулись, и тогда все, что нужно, случается само собой. Это непонятное и малоприятное действо, технологию которого я силилась понять, рисуя в тетрадках голые парочки, не имело ничего общего с мечтами о романтической любви. Из книги я узнала, что мужской пенис напрягается от прилива крови и проникает во влагалище, надорвав плеву. Романтики и здесь было немного, но горизонтальная поза, которую надлежало принять любовникам, казалась куда более логичной и удобной. Я улыбнулась, вспомнив, какой наивной дурочкой была когда-то.

Выложив содержимое папок на кровать, я рассортировала его, отделив бытовые мелочи, вроде счетов и квитанций, от писем и заметок. Среди расписок, приглашений на дни рождения, моих детских фотографий и телефонных номеров на белых карточках затесалась открытка с видом Италии, присланная. Исис, маминой подругой-колумбийкой, которая давно жила в Нью-Йорке. «Бросай все и приезжай. Путешествие пойдет тебе на пользу». На похоронах родителей Исис не отходила от меня ни на шаг. Никто из родственников не рыдал над могилой так горько. Исис была безутешна. Это она настояла, чтобы родители прилетели в Нью-Йорк. «Ну кто же мог знать, что с этим проклятым самолетом случится такая напасть! Мне жаль, Лусия, мне так жаль!» Исис хотела взять меня к себе. У нее уже росла дочь. Исис говорила, что я смогу пойти в школу для девочек в Нью-Йорке, а потом поступить в Колумбийский университет. Так я могла бы получить образование, о котором всегда мечтала моя мать. Исис мне нравилась. Она часто навещала нас, подолгу жила в комнате для гостей, и я с ранних лет привыкла звать ее тетей. Но у бабушки с дедом были совсем другие планы. Они вежливо поблагодарили Исис и твердо отклонили ее предложение. Меня было решено отправить в Испанию. Соединенные Штаты казались старикам неподходящим для девочки-подростка местом. Дед с бабкой не разделяли американского материализма и либеральных ценностей. Исис сразу поняла, что настаивать бесполезно. На прощание она попросила меня звонить, когда я только захочу. Возможно, бабушка с дедом хотя бы разок отпустят меня на каникулы в Штаты. А когда мне исполнится восемнадцать и я окончу школу, никто не сможет решать за меня, где мне жить и чем заниматься. Так что если я захочу продолжить учебу в Штатах, бабка с дедом уже не смогут мне помешать. Тоскуя по домашнему очагу, я часто думала о предложении Исис, но перечить старикам у меня не хватало духу. Для этого требовались более веские причины, чем призрачная надежда вновь обрести семью. В конвертах нашлась переписка Исис с мамой, письма моего деда по материнской линии, открытки с непримечательными надписями и пара блокнотов. Сначала я принялась просматривать деловые бумаги, словно археолог в глубокую древность, погружаясь в мир повседневных забот своей матери. Я представляла, как мама, проводив меня в школу, усаживается за секретер проверять счета, составлять список покупок, распределять на неделю продукты, разбираться с квитанциями из прачечной. Передо мной была вероломно прерванная жизнь, отраженная в сотне недоделанных дел: напомнить садовнику, чтобы обкурил папоротники, отвезти костюм Эрнесто к портному. Читая, я тихонько плакала. То были уже не те мучительные безутешные рыдания, которые душили меня сразу после смерти родителей. То были слезы печали о былом. Мамины записи казались музейным экспонатом, старинной рукописью, автор которой давно канул в небытие: время пощадило бумагу и строчки, но рука, державшая перо, давно обратилась в прах.

Потом я прочла письма Исис и записи в блокнотах. И узнала правду, от которой пересохло в горле. Сначала мне захотелось все бросить, но любопытство взяло верх. Мелко исписанные листки хранили память о настоящей драме. Поначалу Исис реагировала на рассказы матери о донимавших ее анонимных звонках — голос был женскии, — из которых она узнавала все новые подробности отцовских измен, относясь к этому с большой долей скептицизма. Разве можно тратить время и силы на подобную чушь! Но подозрения матери усиливались, и подруга советовала ей не делать скоропалительных выводов, пока нет доказательств. А что, если все дело в интригах завистниц? Разве пристало умной рассудительной женщине обвинять мужа, не уверившись до конца в своих подозрениях? Тогда мама решилась начать расследование. Его результаты были передо мной: даты, места, мелочи, найденные в его карманах, подслушанные обрывки фраз и горькое заключение в конце страницы: «Господи, что со мной? Я схожу с ума». Слова «схожу с ума» вновь и вновь повторялись на полях вместе с именем Эрнесто, буква «о» была густо обведена карандашом. Исис умоляла мать взять себя в руки. Ничего страшного. Таковы мужчины. Это вовсе не значит, что Эрнесто тебя разлюбил. Успокойся, оставь все как есть. А лучше поезжай в путешествие, увези его в другой город, заставь опять в тебя влюбиться. Но мать уже видела свою соперницу. Она молода. И очень красива. Ты тоже красивая, убеждала Исис, вспомни, сколько у тебя было поклонников. И новые записи: «Э. вернулся в одиннадцать. Он обнял меня. Я не смогла. Не смогла. Я ненавижу его. Как он мог так поступить со мной?» Исис все настаивала на путешествии. Подруги обменивались весточками все реже. Исис переживала, что мать ей почти не пишет. «Селия, ради бога, я ужасно волнуюсь. Если ты не приедешь, я сама к тебе прилечу. Умоляю, напиши мне».