Донна Валентина - Покоренная поцелуем Страница 3

— Все англичане глупцы, — фыркнул смуглый рыцарь. А эти саксы, с которыми мы здесь возимся, еще глупее их. Приходится только удивляться, Мария, почему Вильгельм питает такое уважение к Хью, почему он навязал ему этот тупой, грязный и нищий народ.

Она вздрогнула, вся напряглась, словно произнесенные рыцарем слова нанесли ей личную обиду.

Через щелочку опущенных век Ротгар разглядывал этого рыцаря, и ему казалось, что он все понял. Внешне ласковый, даже льстивый, старающийся всем угодить, этот рыцарь вызывал у него иные чувства. В глазах этого человека цвета слоновой кости сквозило коварство, а чуть заметное подергивание уголков губ, особый оттенок смуглого лица свидетельствовали о его высокомерии, граничащим с жестокостью.

Кто он, муж Марии? Непонятно почему, но эта мысль его огорчила. Она поднялась на ноги с такой грациозностью, словно и не почувствовала тех долгих минут, когда она сидела на корточках возле Ротгара. Не обращая никакого внимания на замечание рыцаря, чего, естественно, никак нельзя ожидать от жены, она обратилась к другому неуклюжему норманну, сторожившему его. Ротгар навострил уши, когда они начали говорить на норманнском, так как, несомненно, этот разговор касался в первую очередь его.

— Уолтер никогда не отдает приказа умертвить нарушителя границы, покуда не узнает причину его появления. Скажи, Данстэн, этот что-нибудь говорил, называл ли он свое имя до того, как ты его трахнул по черепу.

Данстэн, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, густо покраснел. Чувствуя свою полную беспомощность, Ротгар поглядывал на мускулы этого норманна, от которых едва не трескались рукава его тужурки, и с удивлением думал о том, как это он не отправился на тот свет сразу же после удара, нанесенного этой мощной рукой.

— Нет, миледи, — бормотал Данстэн. — Я бы не ударил этого человека, ведь сразу видно, что у него давно не было во рту ни крошки. Бедняга совсем обессилел. Сэр Уолтер уехал в лес, а милорд Гилберт поманил меня…

— Это я приказал Данстэну ударить его, чтобы он потерял сознание.

Эти слова произнес смуглолицый рыцарь, который назвал его глупым англичанином. Теперь Ротгар знал его имя — Гилберт.

Подойдя поближе к Ротгару, Гилберт тккул его в ногу острым концом меча.

— Ну подумай, Мария. Мы обнаружили его на вершине невысокого холма, всего в каких-то десяти милях отсюда. Оттуда он разглядывал Лэндуолд с рвением, свойственным священнику, отыскавшему истинный крест. Он — шпион, и я весьма сожалею, что мы не расправились с ним прежде, до того, как ваши нежные чувства не затмили здравый смысл.

Он незаметно перенес весь свой вес на рукоятку меча, и наточенный до остроты бритвы его конец проткнул кожу на ноге Ротгара, проник в его плоть, оставляя рану с палец толщиной. Ротгар ощутил, как теплая струйка крови потекла по икре ноги, он чувствовал на себе насмешливый долгий взгляд норманна.

Враг есть враг. Ногу пронзила острая боль, но Ротгар никогда не доставит удовольствия врагу, не отдернется назад, не закричит. Он встретил упорный взгляд Гилберта с кривой усмешкой на губах, отлично понимая, что его дерзость вызовет еще больший гнев у Гилберта и лишь ускорит его гибель. Лучше умереть, чем подчиниться столь знакомому проявлению чисто норманнской жестокости, лучше покинуть этот мир, в котором норманны захватили всю лучшую собственность саксов, такую, как поместье Лэндуолд.

— Поосторожнее, Гилберт, — резко крикнула Мария, ударив рукой по мечу, ненароком еще больше расширяя рану и вызвав еще более острую боль в ноге Ротгара. Гилберт вытащил меч. На сей раз Ротгар не смог сдержать стона, но она, не обращая на него внимания, обратила весь свой гнев против Гилберта.

«Милая моя защитница», — пронеслось в голове Ротгара. До его окутанного болью сознания с трудом доходил смысл сказанного Марией: «Это вы оставили его здесь истекать кровью, как заколотую свинью, а вот этот тростник положен здесь три дня назад».

Затем он увидел Эдит. Она стояла, высокая, среди норманнских рыцарей и глядела на него с такой враждебностью, которую, насколько он знал, она всегда к нему испытывала, но, тем не менее, никогда ему не демонстрировала открыто.

Ротгар никогда не рассчитывал встретиться со смертью в таком беспомощном состоянии, лежа, словно олень с подрезанными сухожилиями. Он наконец попытался приподняться на локтях, отлично понимая, что достаточно Эдит произнести несколько слов, чтобы вынести ему смертный приговор, но его руки очень ослабели.

Подчиняясь неизбежности, он наблюдал за Эдит, которая, подняв руку, ткнула в него своим длинным пальцем. Он заметил злобную, самодовольную улыбку.

По его телу пробежала волна отчаяния, такая мощная, которая наверняка опрокинула бы его на спину, если бы ему только удалось приподняться на локтях. И Ротгар, которому приходилось видеть смерть почти ежедневно за последние полгода, Ротгар, который давно приучил себя к этому, Ротгар, который только несколько минут назад своей дерзостью хотел ускорить смертельный удар Гилберта, — этот Ротгар теперь вдруг страстно захотел жить, захотел всеми фибрами души, малейшей частичкой своего тела.

Сузив глаза, Эдит уставилась на него, вздернув свой длинный нос. В это мгновение у него промелькнула надежда, что его изможденный, грязный внешний вид настолько его изменил, что она, может, и не узнает его. Но вот ее улыбка расплылась еще шире. Обращаясь к Марии, она сказала:

— Ну, мне кажется, это Ротгар. Мой суженый, мы были с ним помолвлены до того, как милорд Хью взял меня в жены.

Ротгар затаил дыхание, опасаясь продолжения рассказа и мысленно умоляя Эдит попридержать язык. Но она подошла к нему поближе, притворяясь, что внимательно его изучает.

— Да, миледи, теперь я в этом уверена. Она выпрямилась, благочестиво сложив руки на груди, как учили ее монахини. Снова улыбка искривила ее губы. Это Ротгар, бывший владелец Лэндуолда.

Норманны, все еще окружавшие Ротгара, громко хмыкнули. Гилберт отдал Данстэну приказ:

— Проткни его мечом.

Эти слова означали для него смерть, а Эдит, которая презирала его самого и с не меньшим презрением относилась к поместью Лэндуолд, будет продолжать жить в этом месте, которое он так любил, будет процветать в полной безопасности под крылышком своего мужа, одного из этих норманнских захватчиков. Такая несправедливость вызвала у него ярость, которая укрепила его — она не позволит ему раболепствовать перед ним, съеживаться от страха или закрыть глаза в тот момент, когда меч Данстэна пронзит его сердце.

— Не смей, Данстэн. — В голосе Марии чувствовалась властность, и она остановила неуверенную руку Данстэна. Норманн попятился назад, украдкой бросая взгляды на распростертое тело Ротгара.