Людмила Леонидова - Изумруды для русалки из Сан-Франциско Страница 3

— Если вы прощаете меня за пиджак, то, может, примете приглашение на кофе? — И он показал глазами на пустой пластиковый стакан под ногами.

— За пиджак прощаю, не думайте об этом! — улыбнувшись ему в ответ, торопливо произнесла девушка, осторожно снимая с себя перепачканную вещь.

Максим любезно помог ей. Кремовая шелковая блузка, которая подчеркивала ее тонкую талию и высокую полную грудь, подействовала на Максима магически. Не давая незнакомке уйти, он протянул руку:

— Меня зовут Максим.

— Макс? — Девушка удивленно подняла брови.

— Можно и так, но по-русски Максим.

— Вы… вы?

— Да, я из России, из Москвы. И рад, что мое сообщение так заинтриговало вас, значит, теперь вы точно от меня не убежите.

— Джессика, — ответила на рукопожатие девушка. — Весь ее вид показывал, что она потеряла надежду уйти. — Вы живете в этом отеле?

Максим кивнул.

— Приходите после четырех часов на небольшой коктейль по случаю открытия моей выставки, которую вы чуть было не сорвали. Это здесь, в малом зале на первом этаже. — Джессика показала на позолоченный вестибюль отеля. — Увидите мои работы.

— С удовольствием. А вы что, художница?

— Да, художник-дизайнер, я закончила школу искусств.

— А я — архитектурный институт.

— Значит, мы коллеги, — как-то буднично, совсем не удивившись такому совпадению, констатировала она и тут же предложила: — Тогда давай на «ты».

«Любая девчонка в Москве завизжала бы от подобного стечения обстоятельств», — подумал Максим.

Но Джессика, по-деловому взглянув на часы, снова заторопилась.

— Извини, но меня ждут. — И, прижав к себе папку, проговорила на ходу: — Встретимся вечером.

Когда Джессика ушла, Максим обнаружил, что держит в руках ее пиджак. Он пошел в рецепцию и оставил его там, предупредив портье, что девушка может вернуться. На улице ему в голову пришла странная мысль: русская девчонка вряд ли бы бросила такую красивую и дорогую вещь. Его сестра Леночка, несмотря на множество подарков, которыми он последнее время баловал ее, очень бережно ко всему относилась.

«Но это Америка, у них свои привычки», — усмехнулся про себя Максим, шагая по широкой улице вдоль вытянутых, сверкающих темными стеклами небоскребов.

Лето было в разгаре. На высоких клумбах по обеим сторонам тротуара пышно зеленели деревья, вокруг которых расстилался желто-фиолетовый ковер из огромных анютиных глазок. Длинная центральная улица, расположенная вдоль озера Мичиган, которое то и дело появлялось в просветах высоченных современных коробок, насыщалась влагой и свежестью, тянувшей с огромного естественного бассейна. Завороженный стилем и красотой архитектуры «Чикашки», как в шутку назвала в самолете стюардесса этот величественный город, Максим не услышал сигнала, возвещавшего о разведении моста. Он уже успел ступить на него, и только громкий крик бежавшего ему навстречу и размахивающего флажком чернокожего дорожного служащего в оранжевом жилете отвлек Максима от созерцания. Вернувшись на тротуар, он подошел к балюстраде и посмотрел вниз. Взгляд его остановился на небольшом суденышке, гордо плывущем по изумрудно-зеленому заливу. «Так вот, оказывается, для кого разводили мост», — подумал с удивлением Максим.

— Мост старинный, — рассказала ему потом Джессика. — Каждый раз, когда кораблики проходят под ним, останавливают движение машин и пешеходов, и мост разводят.

Они ужинали на открытой веранде маленького ресторанчика, расположенного как раз под этим мостом у живописного залива. С проходившего мимо кораблика пассажиры махали посетителям ресторана. Джессика, подойдя ближе к воде, подняла обе руки и помахала в ответ. Взглянув на нее, Максим почувствовал в тот же миг, что бесповоротно влюбился в эту высокую белокурую американку.

Коктейль, на который его пригласила Джессика, проходил в кругу американского бомонда. Здесь собрались те, кто хорошо знал друг друга, кого связывали общие дела и интересы, учителя и коллеги молодой дебютантки. Это была тусовка людей от искусства: дамы в нарочито небрежных льняных жакетах и длинных, как бы слегка помятых юбках, мужчины с вошедшей в моду трехдневной щетиной, в фланелевых пиджаках и джинсах. С бокалами легкого вина они бродили по холлу, поздравляли виновницу торжества, желали успехов, говорили об архитектуре, живописи, современном дизайне. По стенам были развешаны работы Джессики, те самые, которые утром они с Максимом собирали в холле.

Джессика выделялась из этой толпы подчеркнутой элегантностью. Она вновь была в строгом бежевом пиджаке, кстати, уже без пятна. Таская Максима за собой, Джессика представляла его как своего русского коллегу.

Раскованная манера общения американцев невольно втягивала его в дискуссии. Посыпались вопросы о русской архитектуре и современных художниках, о том, что такое русский дизайн. Для американцев было откровением, что западный модерн пришел в Россию только сейчас. Рухнувшие запреты, как объяснил Максим, открыли ему врата.

Глядя на эскизы Джессики, где фантазия не имела границ, Максим со злостью думал, что эти врата в мир свободного пространства, геометрических форм, в мир нежных цветовых гамм долгое время были закрыты на амбарный замок. Тройка по курсовому проекту, схваченная им только за то, что он был твердым последователем известного классика архитектуры — Чарльза Макинтоша, до сих пор торчала в сердце, как заноза. Максим пробовал доказывать преподавателям, что они безнадежно отстали, поскольку английский декоратор еще сто лет назад стал новатором западного модерна.

— Пойдем, я познакомлю тебя с одним человеком, он только что вернулся из Европы, был недалеко от России — во Франции. Богатый меценат, кстати, в Чикаго на его деньги построен музей. — Представляя бородача, похожего на Хемингуэя, Джессика с достоинством улыбнулась: — Мистер Грег, я хочу вас познакомить с русским архитектором.

Мистер Грег оказался веселым и эрудированным собеседником. Его интересовало все, что прекрасно и имеет отношение к настоящему искусству. Он был хорошо знаком со старой русской архитектурой и являлся ее горячим поклонником. Мистер Грег рассказал Максиму, что прилетел из Франции, где на элитном морском курорте в Нормандии навещал своего друга, известного кутюрье Ив Сен-Лорана.

— Я отдыхал на его русской даче, построенной из отборной сосны. О, это настоящий шедевр деревянного зодчества. По-русски это называется те-р-ем, — с удовольствием пророкотал бородач.

— Я слышала, что какой-то дом ему декорировал Жак Гранже, — вступила в разговор Джессика. — Вероятно, речь шла как раз об этой даче?