Карен Брукс - Серьёзные отношения Страница 31

Она вспомнила свое отчаяние, страх, что Дьюк отвергнет ее, радость, испытанную в его объятиях. Если б он хоть словом обмолвился тогда, что женат…

— Ты сказала, что я для тебя единственный мужчина, — жестко напомнил Дьюк. — Но ты сама захотела жить со мной без брака, Тина! Разве для тебя было бы лучше постоянно терзаться виной за то, что ты живешь с женатым человеком, разбиваешь его семью? Я освободил тебя от угрызений совести и сознания вины, ты имела все, что желала.

Тина покачала головой, не зная, что и сказать. Если б она узнала раньше, что он принадлежит другой женщине…

— Твоя жена, — выдавила она. — Почему она не живет с тобой уже столько лет?

Поглядев на Дьюка, Тина похолодела от страха. Он был похож на древнего, бессильного старика, на ходячий труп. Открыв рот, он бесстрастно выговорил:

— Она всегда живет со мной, в моем сердце. Всегда жила и всегда будет. Единственная женщина, которую я любил и люблю.

Тина ощутила, как бледнеет.

— Ты любишь ее… так сильно…

— Да.

Он любит другую, а не ее, Тину Форрест. Любит ту, на ком женат. Он не разводится с ней, хотя она не желает жить с ним. Продолжает ее любить без всякой надежды на взаимность… И будет любить всегда, до своего последнего вздоха… Боже мой, как же это несправедливо!

Она обречена на безнадежную любовь к человеку, который страдает от безнадежной любви к другой…

— Ты едешь к ней в Америку, — безжизненно произнесла Тина.

— Да.

— Но она не хочет жить с тобой.

Лицо его дернулось.

— Один бог знает, чего она хочет! Я готов был на все, лишь бы достучаться до нее, снова ее вернуть. Но мне не под силу разрушить то, что нас разделяет. Сколько сил я потратил, стараясь, чтобы у нас все пошло по-прежнему! Я сражался, пока не почувствовал, что теряю рассудок. Тогда я решил уехать. Я спасался от тоски и одиночества в своей работе, в пьесах…

— А как же я? — горько покачала головой Тина.

— Ты принесла мне огромное счастье, Тина, — признался он и добавил, пожирая ее глазами: — Думаю, и я дал тебе немного счастья.

— Да, так и есть, — призналась она в ответ.

Никакого счастливого конца. Дьюк никогда не обманывал ее на этот счет. Он прямо и откровенно заявил, что не в состоянии дать ей семью и домашний очаг. Просто она сама себя обманывала, выдавая желаемое за действительное.

— Ты заставила меня признаться тебе, Тина, — напомнил Дьюк равнодушным тоном. — Теперь тебе решать.

Внезапно Тина почувствовала прилив бешеной гордыни. Она вздернула подбородок, выпрямилась, несмотря на грызущую все тело боль. Ее глаза сверкнули. Ладони двинулись к животу, словно желая защитить еще не родившегося ребенка.

— Я хочу понять, почему для тебя так важно отправиться к жене именно теперь. Почему ты не можешь подождать еще пару недель?

Он пристально посмотрел на ее руки, судорожно сомкнувшиеся на животе.

— Я должен, — отрезал он. Его лицо напряглось и, сжав кулаки, он добавил: — Жена для меня важнее. Уеду я или буду здесь, ребенок все равно родится. Но если я не поеду в Америку именно сейчас, мне больше никогда не удастся вернуть жену.

— Что, если у тебя это выйдет, ты останешься с ней?

— Да, останусь с ней.

— А если не выйдет, явишься обратно ко мне и к нашему ребенку. Ведь так?

Он нервно стиснул пальцы.

— Ты хочешь этого, Тина?

Нет, подумала она. Ни за что. Она не желает быть заместительницей за неимением лучшего!

Едва не ослепнув от невыносимой боли, она кинулась, оттолкнув кресло, в холл, а затем в спальню. Здесь Дьюк изменял с нею своей жене, своей единственно любимой на всю жизнь женщине. Возможно, обнимая ее, он представлял ту, другую, на ее месте.

Еле держась на ногах, она подошла к туалетному столику, рывком открыла ящик, где держала бриллиантовые серьги. Она не сможет вспоминать его с теплом после всего сказанного и сделанного. Теперь она знала, почему он ни разу не признался ей в любви, ни разу не заикнулся о браке. Она вытащила бархатную коробочку. Поясницу терзала мучительная боль.

У нее потемнело в глазах. Тина с трудом удержалась на ногах, ухватившись за край тумбочки. Новая, еще более сильная боль прожгла ее тело. Но это была всего лишь обычная физическая боль.

— Тина, — послышался тревожный голос Дьюка. — Тина! — Он появился на пороге спальни.

Каким-то образом она умудрилась повернуться лицом к нему и швырнула к его ногам бархатную коробочку.

— Забирай! Подари их твоей… твоей!.. — закричала она, но запнулась на полуслове. Невыносимая, ломающая кости крестца боль опоясала ее.

— Тина, бога ради…

— Если тебе не составит… особого труда, отвези меня в больницу… прежде чем уедешь…

17

Дьюк, естественно, вместе с ней поехал в родильный дом. Но и даже после того, как Тину поместили в палату для рожениц, не изъявил желания уйти.

— Тебе нет необходимости оставаться, — заявила Тина. В ее глазах полыхала ярость. Не нужны ей больше его лицемерные заботы! — Как ты сказал, будешь ты здесь или в Америке — ребенок все равно родится. Ты прав, от тебя здесь ничего не зависит. Так что можешь убираться!

Его глаза молили о прощении.

— Я хочу остаться с тобой, Тина!

Непонятные ей самой чувства вытеснили на какое-то мгновение обиду и боль. Ладно, пусть остается. Все равно он улетает в Америку только завтра утром. Если роды не затянутся слишком надолго, он успеет увидеть ребенка. Ребенка, о котором никогда и не мечтал, потому что его жена не желала — а может, не могла? — иметь детей.

— Поступай как знаешь, — вяло произнесла она. — Но больше ни на что не рассчитывай.

— Тина. — Он взял ее руку, его пальцы сжимали ее ладонь, выдавая неимоверную взволнованность. — Тина, ты же не станешь от обиды на меня… меньше любить моего ребенка?

— Это мой ребенок. Мой! — Голос Тины звенел от злости. Яркими от ненависти глазами она уставилась на Дьюка. — Ты мне больше не нужен, Дьюк. Не нужен ни твой дурацкий фонд, ни твой дом, ни работа над твоими проклятыми пьесами! Как только я немного оправлюсь, то сразу же уеду с ребенком домой в Австралию и начну новую жизнь. Тебе в ней места не будет, так и знай!

Она выдернула руку, неуклюже переползла на другой край кровати и закрыла глаза, чтобы не видеть его. Спустя некоторое время она услышала звук его шагов и скрип пружин кресла и поняла, что он намерен дождаться рождения ребенка. Она так и не открыла глаз. Что же, пусть посмотрит на своего ребенка, мстительно подумала она. Пусть поймет, что он отверг ради своей бездушной ледышки — супруги.

Но, как ни странно, его присутствие, хотя они не перекинулись ни единым словом, помогло Тине. Рядом с ним ей было легче перенести мучительные боли, не отпускавшие ее тело долгих двенадцать часов.