Mara Palpatyne - Предпоследняя былина Страница 33

– Я буду служить тебе вечно, – говорю глухо и опускаю голову. – Буду выполнять приказы беспрекословно. Никогда не увижу ни семьи, ни друзей, ни своей хозяйки, ни… ни Кудрявой. Только отпусти ее.

– Ты странный волк, – вдруг говорит Пастырь. – И ты ведь понимаешь, на что себя обрекаешь. И ты готов нести эту ношу. Потому что хочешь уберечь от меня тех, кого любишь. Сам себя загоняешь в ловушку, только чтобы другие были свободны. Я никогда не видел ничего подобного.

– Отпусти ее, – повторяю устало. Не хватало еще только выслушивать его философствования для полного счастья.

– Подойди ко мне, – вдруг зовет Пастырь. И я иду. Иду сам, без магии, без насилия, иду просто к нему, уже отказавшийся от всего, почти мертвый волчонок.

Но он вдруг прижимает ладонь к моей левой щеке чуть ниже глаза, там все обжигает неимоверной болью, и я вою, вою впервые в жизни по-настоящему.

– Слушай меня, волк, – присев на корточки, Пастырь смотрит мне в глаза, хотя теперь из-за слез вижу только какой-то расплывчатый силуэт: – Ты мне не нужен мертвым. А в момент заключения нашей сделки ты был бы мертв. Оболочка ничто. Важно наполнение. Ты отказался от себя. Ради них, конечно же. Но это того не стоит. В тебе больше ничего не осталось. На твоей щеке клеймо. По сути, это показатель того, что ты моя собственность. Удивительно, но ты первый предмет роскоши в моей коллекции. Будешь жить, любить, радоваться и исполнять свои желания. Тогда ты будешь гордостью моего собрания волков. И никогда больше не отказывайся от всего, что тебе дорого. Иначе ничто не будет иметь смысла.

Пастырь поднимается, усмехается одними губами и небрежно смотрит в сторону Виктории. Я, ошеломленный болью и его словами, все же дергаюсь в том направлении, но…

– Я отпускаю вас. Но запомни… Валькирия. Только из-за своего фамилиара ты жива. Еще раз будешь баловаться с тем, в чем не понимаешь ни грамма, ночью приду и жизнь отниму. Чтобы не беспокоить твоего… маленького защитника.

Он отворачивается от нас и идет куда-то вглубь леса, но мне уже не до этого. Подбегаю к хозяйке и начинаю судорожно ее обнюхивать на предмет переломов, вывихов и других повреждений. И в какой-то момент понимаю, что лапы отказываются меня держать, а из глаз катятся крупные соленые слезы.

Глава 23

Иногда события могут сказать больше любых слов. Тренированный мозг быстро оценивает обстановку, и в этот момент человек открыт Вселенной, и тайны мироздания перестают быть тайнами, чтобы через мгновенье вновь исчезнуть, оставив в душе болезненное ощущение того, что что-то важное прошло мимо тебя.

Водная гладь, от которой пахло тиной и сыростью, совсем не так, как пахнет море; холмы, постепенно снижающиеся к югу, а к северу зарастающие смешанным лесом; камыши, шишки, стрекозы, рыжевато-серый песок под ногами…

Когда я была юной, Виталия учила меня ведовству. Потом, когда проявился Знак, она это дело забросила. А зря… Мне тоже хотелось доставать из ниоткуда предметы или читать мысли (из-за чего она всегда была в курсе моих шалостей). Так вот, когда Виталия занималась со мной, то рассказывала о телекинезе – перемещении предметов на некоторое расстояние.

– Чем ближе предмет, чем меньше расстояние – тем проще, – говорила она. – Допустим, те же сигареты можно брать в одной далекой западной стране, но я тягаю их из подземной пещеры в Стольном, где они тоже есть. Причем нагрузка для этого действия растет экспоненциально.

– Как?

– В геометрической прогрессии… с ускорением… черт, как бы тебе объяснить… ну, очень быстро растет, в общем. Так что тащить что-то тяжелое издалека роскошь непозволительная.

А теперь представьте, что наша новая знакомица, предсказательница запутанных истин, запустила меня, Терни, Оксану и даже Пушинку с пуссикетом на четыреста верст, прямо на порог Стольного! Какая же сила имеется у нее в распоряжении для таких фокусов?

Мы собрали ветви, разожгли костер… а я все никак не могла выйти из состояния задумчивости. Только здесь поняла, что все-таки что-то узнала в Одессе.

Но что именно, холера ясна?! Что из всего этого я должна понять?

"Кто-то должен стать дверью, кто-то замком, кто-то – ключом от замка". Псья крев! А умывальником никто стать не хочет?

Ох уж эти древние тексты… Я помню, на физподготовке (Оленьки тогда и близко не было), мы бежали марш-бросок, распевая "полезную песнь", тоже, вроде бы, доапокалиптическую:

– Познавать Вселенной нам следует природу;

То, что вышло из воды – после канет в воду.

Все равно, ты будешь за, или будешь против;

Все, родила что земля – то земля поглотит.

Наши жизни небеса лишь на миг согреют;

Что явилось из огня – то в огне истлеет.

Жизнь – недолгая игра, с нами смерть играет;

Все, что ветром принесло – в воздухе растает.

Наверное, я действительно глупая, но меня постоянно преследовало ощущение, что не понимаю чего-то совершенно очевидного, буквально лежащего под ногами. Раздумывая над сим фактом, полностью проморгала появление Единицы.

"То, что вышло из воды – после канет в воду" это уж точно про нее.

Идти под водой казалось безопасным решением. С юга путь прикрывала Одесса, с севера – Поток, просто променад какой-то, но… В какой-то момент поняла причину своей тревоги – что-то взяло мой след, что-то невероятно опасное, и я не имела права подвергать отряд риску.

– Идите без меня, – отрубаю, не слушая, что говорит мне Тая. – Терни, отправляйся с ними, будешь ждать меня в Стольном. Мне надо подумать.

И, не дав им опомниться, вскакиваю в седло и направляю Пушинку в подлесок. Гоню бедную лошадь так, словно мне в спину кто-то дышит. И лишь через полчаса отпускаю поводья.

Пейзаж меняется. Теперь вокруг поросшие лесом руины. Я догадывалась, где нахожусь, но точно сказать не могла, а недоброе чувство нарастало в душе, словно приближалось нечто страшное. Я поспешила выехать из лесу на более-менее открытое пространство и оглядеться.

Теперь, наконец-то, четко поняла, где нахожусь. Осталось только выехать на дорогу, ведущую в Стольный. Тревога не покидала меня, кажется, она даже передалась Пушинке – лошадка то и дело оглядывалась, словно за каждой руиной притаился враг.

Тем не менее, мы без проблем достигли границы городка; здесь довольно плотный березняк вторгался в город, захватывая руины, словно провозглашая торжество жизни над смертью…

– Не так быстро, бывший витязь… – голос оказался скрипом песка по стеклу. Я обернулась довольно быстро, чтобы увидеть затухающее багровое свечение возле странных, похожих на пирамиды строений из какого-то белого камня.

– Я Валькирия, – огрызаюсь, доставая копье, но сердце мое словно сжала когтистая лапа. Не человек, не зверь, не Тварь, не ненаш. Больше всего он напоминал Потока или Софью Тимофеевну – но был чужим. Совсем чужим, и… да, страшным. От него исходил концентрированный, первобытный страх.