Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1) Страница 47

«Хозяюшка, лопатку бы, – обратилась Ясна к девушке, держа в руках миску с рыбьими внутренностями. – Прикопать всё это дело…»

Ждана кивнула в сторону заднего двора.

«Там… в сарайчике».

«Ага».

После того как всё было сделано, Ждана наконец опомнилась – пригласила княгиню и Ясну в дом, чинно подала последней воду для мытья рук и полотенце. Лесияра, взявшись за край полотенца, чтоб лучше рассмотреть, с улыбкой любовалась вышитым узором.

«Славная ты рукодельница», – похвалила она.

Выпотрошенный осётр лежал, вытянувшись на весь стол – княжеская рыба, ничего не скажешь… Если такого запечь целиком – дюжину гостей можно накормить, если не больше. Кстати, о гостях: у Жданы даже попотчевать их оказалось нечем, кроме мёда на ягодах, сделанного ею собственноручно.

«Уж простите, обед я ещё не готовила», – смущённо объяснила она, поднося княгине и её дружиннице по чарке напитка.

В это время в дом вошла Млада со связкой сёмги – четырьмя крупными рыбинами, нанизанными на верёвку. Она весьма часто заходила домой среди дня с какой-нибудь свежей добычей, чтобы Ждане было что приготовить на ужин. Увидев столь высокую гостью, она на мгновение замерла, а потом низко поклонилась и поприветствовала – впрочем, с надлежащим достоинством и без показного раболепия. Княгиня ответила небольшим наклоном головы и приветливой улыбкой.

«И тебе доброго дня, Млада. Я твою родительницу, Твердяну, хорошо знаю и очень уважаю… Нет ей равных среди мастеров».

«Благодарю, государыня… Но чем же мы обязаны такой честью?» – спросила Млада, бросая вопросительный взгляд также и на Ждану.

Поймав этот взгляд, княгиня отвечала с улыбкой:

«Думаю, это наилучшим образом объяснит твоя прекрасная невеста».

Ждане, помертвевшей под взглядом Млады, оставалось только усилием воли спрятать как можно глубже тот свет, которым её душу зажгли глаза цвета летних сумерек, заковать своё сердце в железный панцирь и, изобразив на лице подобие смущённой улыбки, рассказать, как было дело. Она поведала о том, как чуть не потеряла волшебное кольцо и как Лесияра достала его, как она забыла лукошко с ягодами, и как княгиня любезно вернула его, присовокупив к нему ещё и подарок – красавца-осетра. Млада по достоинству оценила княжеский дар:

«О, вот это рыба! Государыня, вот уж воистину – нет в Белых горах ловца искуснее, чем ты! Но такой дар мы не можем принять, если ты не соизволишь сама разделить его с нами. Не откажись отужинать у нас сегодня, не побрезгуй скромным приглашением».

Глаза цвета летних сумерек неотрывно смотрели на Ждану с задумчивой лаской и восхищением. Губы девушки оставались скромно сомкнутыми в любезной полуулыбке, но сердце в груди то падало умершей в полёте птицей, то, встрепенувшись, принималось стучать, как копыта загнанного оленя. Оно продолжало биться с всаженным в него клинком отчаяния, хотя уже давно должно было остановиться и погибнуть под взглядом глаз-мучителей.

«С радостью принимаю приглашение», – сказала княгиня, вскидывая подбородок.

Пропадать, так пропадать, – стукнуло умирающее сердце Жданы. Принимая вызов, она с обречённым спокойствием сказала:

«Государыня, я своими руками запеку этого осетра и подам на стол. Только приходи не в этот дом: он тесен и не приспособлен для приёма гостей. Пожалуй к нам в Кузнечное, в дом мастера Твердяны».

«Как скажешь, прекрасная хозяйка, – улыбнулась Лесияра, блеснув глазами. – Ну что ж, мне пора… Но не прощаюсь надолго. Увидимся вечером».

Ждана склонилась вслед уходящей княгине, а её сердце алым камушком выпало из груди и покатилось по следам стройных ног правительницы женщин-кошек. Искало оно для себя достойного места в княжеской короне, среди земных звёзд, добытых в богатых недрах Белых гор, да вот только самое главное, центральное место было уже занято.

Мраморной статуей она стояла под взглядом Млады. Бросив связку сёмги на стол рядом с осетром, черноволосая женщина-кошка подошла к девушке вплотную, и Ждана зажмурилась и содрогнулась, точно от невидимой пощёчины.

«Что же ты так дрожишь, лада моя? – послышался негромкий и усталый голос. – Будто боишься, что я тебя ударю… Но ты ни в чём не повинна».

Щёку Жданы обожгло прикосновение пальцев.

«Что ж, сумела завлечь к нам княгиню – сумей и достойно её употчевать, – сказала Млада. – Чтобы я не краснела за свою будущую жену».

Поцелуй был крепче и больнее укуса. Ждана безропотно вынесла это клыкастое терзание, а едва дверь за Младой закрылась, прижала дрожащие пальцы к вспухшим губам и осела на лавку. Свадьбе – быть, твёрдо решила она. Всё будет так, как они договорились, она не сойдёт с намеченной тропинки ни на шаг в сторону. Твердяна ошиблась, судьба Жданы – здесь, в Белых горах.

От известия о том, что вечером к ним придёт сама княгиня Лесияра, матушка Крылинка в ужасе схватилась за голову. Вот уж беда так беда! Чтобы достойно приготовиться к такому приёму и не ударить в грязь лицом, нужна была по меньшей мере седмица, считала она.

«Матушка, – прокряхтела Ждана, шатавшаяся под тяжестью осетриной туши, – матушка, да не причитай! Я тебе обещаю, в грязь лицом мы не ударим, а сейчас… скорее помоги, а то уроню!»

Заохав, Крылинка подхватила тяжёлую рыбину с другой стороны, и они вдвоём оттащили её на кухню. На подмогу примчались Рагна с Зорицей, и кухонная работа закипела. Сёмга пригодилась: её пустили на набивку осетриного брюха – вкупе с луком, яйцами, морковью и грибами, а голубика пошла на украшение. Блюдо получилось таким, что не стыдно и к княжескому столу подать. Успели они наготовить и прочих разносолов. Ждана и Рагна с Зорицей ещё трудились в поте лица, когда Крылинка, по-прежнему ворча и сокрушаясь, что от такой спешки выйдет один позор и посмешище, отправилась на поиски музыкантов для услаждения слуха гостей. Сестрички-близнецы по её поручению побежали в кузню, чтоб предупредить Твердяну с Гораной. Ради такого случая им следовало прийти с работы пораньше, дабы предстать перед гостями в надлежащем виде.

Когда Ждана ненадолго вышла с пышущей жаром кухни в сад, чтоб глотнуть свежего воздуха, силы внезапно оставили её. Ухватившись за яблоню, она поникла, пытаясь справиться с головокружением. У неё было такое чувство, словно она участвовала в подготовке собственной казни, а точнее, казни своего сердца, приговор которому был уже вынесен.