Белл Робинс - Любовь и измена Страница 5

— Я уйду. Но только потому, что сам так хочу. А не из-за твоих слов.

— Да мне трижды плевать из-за чего, лишь бы убрался!

Но Алекс и сам толком не знал, почему решил оставить ее в покое. Душу разрывали самые противоречивые чувства. Мысли роились в голове, как мухи над вареньем. И внезапно ему захотелось начать эту встречу заново. Переписать, так сказать, начисто. Что с ними произошло? Ведь они с Долорес всегда были друзьями. А теперь встретились как заклятые враги.

— Как бы то ни было, я желаю тебе всего хорошего. Ты великолепно играешь… насколько я слышал. Если у тебя вдруг появится желание продемонстрировать свое мастерство лучшим специалистам, я всегда готов помочь тебе. — И он протянул ей свою визитную карточку.

Даже не взглянув на кусочек глянцевитого картона, она гневно крикнула:

— У меня есть к кому обратиться! Как ты смеешь входить в дверь моего дома после всех этих лет, после всего, что произошло, и думать, будто я позволю тебе устраивать мою личную жизнь?!

Он усмехнулся и положил карточку на подоконник.

— Ты не изменилась, Лола, только в одном. У тебя все тот же бешеный темперамент.

Долорес распахнула дверь и отступила в сторону.

— Прощай, Алекс. Будь счастлив.

Он пристально посмотрел на нее. В прекрасных глазах по-прежнему виделись все те же чувства — ярость, презрение и… да, и страх, граничащий с паникой. Она хотела избавиться от него. Сейчас же. Сию же секунду. И он по-прежнему понятия не имел почему.

— Что ж, прощай и ты, Долорес.

И прежде чем она смогла что-либо предпринять, Алекс шагнул вперед, схватил ее за плечи, привлек к себе и поцеловал. Прямо в губы.

На мгновение она замерла, оцепенела, но потом задрожала, как пойманная, перепуганная птица. Он крепче прижал ее к себе, закрыл глаза и погрузился в блаженство поцелуя, наслаждаясь каждым мигом. Пальцы его ласкали пышные кудри, гладили нежную кожу лица и шеи. Он хотел ее. Боже, как же он хотел ее! Словно и не прошло одиннадцати лет, разделивших то мгновение на пляже и эту встречу.

Алекс притянул ее еще ближе и дал ощутить всю силу своего страстного желания. И только потом почувствовал, что Долорес бьется в его объятиях, изо всех стараясь освободиться.

Пораженный собственной реакцией, ослепленный желанием, он с трудом оторвался от сладостных губ и пробормотал:

— Это не изменилось. Совсем не изменилось.

Она вспыхнула. Глаза метнули молнии.

— Все изменилось, Алекс Парагон! Неужели ты искренне полагаешь, что можешь войти в мою дверь и продолжить с того момента, на котором прервался одиннадцать лет назад? Особенно после всего…

Он изо всех сил боролся с собой, с ошеломившим его предательством собственного тела. Наконец, с трудом обретя дар речи, выдавил:

— Извини. Я… я не собирался целовать тебя.

— Не волнуйся, второго шанса у тебя не будет.

Прежнее разочарование, смешавшись с нынешним, ударило в голову и заставило сказать:

— Ты никогда не хотела меня. Никогда.

Она уставилась на него широко открытыми от изумления глазами. Потом усмехнулась.

— А ты, оказывается, так ничего и не понял, Лехандро.

― Все я понял. Ты поэтому и не пожелала уехать со мной. Я не возбуждал тебя как мужчина…

Долорес грубовато ответила:

― Не будь идиотом. Я… я хотела тебя. Больше всего на свете…

― Правда? — Он смотрел ей прямо в глаза.

Тогда ему было всего восемнадцать, и ее нежелание отдаться ему значило для него так много… Воспоминания о том отказе и причинах его терзали Алекса все эти годы, заставляя порой сомневаться в своей сексуальной притягательности.

― Да, правда, — твердо ответила Долорес, словно точку поставила. — Но теперь это не имеет ни малейшего значения.

— Для меня имеет, — тут же откликнулся Алекс.

― Ты что, серьезно полагаешь, что я поверю? — Она распахнула дверь шире. — Уходи, Алекс. Исчезни из моей жизни. Навсегда!

Пошатываясь от разочарования, он спустился по ступенькам крыльца и побрел не разбирая дороги. Она снова отвергла его! Снова!!!

Он уже не помнил, что приехал, желая убедиться в том, что его чувство к ней давно умерло. Нет, память об этой женщине и ее отказе будет мучить его всю оставшуюся жизнь. Он может, конечно, попытаться начать ухаживать за другой, даже жениться, но толку от этого все равно никакого. Долорес и только она одна всегда будет занимать его сердце. Другой он сможет отдать руку, разделить с ней свое состояние, но сердце… Нет, никогда…

Еще позавчера утром, отдавая Эвелин приказ забронировать билет до Тенерифе, он считал, что преуспел в жизни. Сегодня, спустя всего-навсего двое суток, знал наверняка, что проиграл, остался неудачником…

Потому что по-прежнему желал эту женщину, которая продолжала оставаться недоступной. Для него…

Долорес стояла, прислонившись лбом к стеклу, и невидящими от слез глазами глядела ему вслед.

Ушел. Наконец-то.

Но уедет ли он с острова? Или останется, пока не узнает ее тайну? И тогда вернется?

Она судорожно вздохнула, скомкала складки платья, с силой прикусила нижнюю губу. И, только ощутив вкус крови, пришла в себя.

Что же теперь будет? Что будет?..

Алекс сам не заметил, как оказался у школьного стадиона. К его приятному удивлению, он претерпел изменения в лучшую сторону с тех пор, как восемнадцатилетний Парагон покинул остров. Волейбольная площадка была приведена в порядок так же, как трек для велогонщиков и дорожки для бегунов-легкоатлетов. Трибуны весело поблескивали свежей краской.

Что ж, видно, не так и плохо обстоят дела в городке, коль скоро местные власти сумели выделить средства на развитие детского спорта. В его дни, когда он был чемпионом островов по гонкам на треке на трехкилометровой дистанции и по пересеченной местности, и сам трек, и велосипеды оставляли желать много лучшего. Но то, что он видел сейчас, позволяло надеяться, что отцы города не поскупились и на лучшие, современные машины.

Игра, какой бы она ни была, уже закончилась. Трибуны и площадки опустели. Алекс открыл ворота, прошел и опустился на скамью. Глубоко вдохнул чистый и свежий, несмотря на жару, воздух. Какое простое, но давно забытое наслаждение. Он закрыл глаза и погрузился в некое подобие транса, которое, однако, очень скоро было прервано. Новые резкие звуки заставили его взглянуть вниз.

Несколько мальчишек и девчонок старательно накручивали круги по гаревым дорожкам. А пожилой неизвестный мужчина — не тот тренер, который занимался с ребятами в его время, — подбегал то к одному, то к другому с хронометром в руке, не выпуская изо рта свистка и выкрикивая неразборчивые слова то ли одобрения, то ли осуждения…