О любви, проклятиях и снова о любви - Мелани Лекси Страница 5

— Мы могли бы жить вместе вечно.

Боже, он не понимает, о чем говорит.

— Эрни, ни за что. Это вечное одиночество, вечный страх, что кто-то поймет, что с тобой что-то не так. Тебе нельзя долго жить на одном месте, каждые десять-пятнадцать лет нужно переезжать, доставать себе новые документы и начинать жизнь с нуля. И если еще лет тридцать назад затеряться было не так уж и сложно, то сейчас с каждым годом становится все хуже. Я вообще не представляю, куда отправлюсь лет через пять-шесть, когда всем станет очевидно, что мой возраст не соответствует моему паспорту…

— Мы отправимся, — тихо поправил меня Эрни.

— Что? — до меня не сразу дошло.

— Когда придет время, я исчезну вместе с тобой. Тебе больше не придется выживать в одиночку.

Эрни…

— Но это перевернет всю твою жизнь. Я даже не представляю, куда подамся в следующий раз.

— А давай в Австралию? — глаза Эрни снова заблестели. Как и всегда, когда он задумывал приключение или очередное опасное развлечение. — Всегда хотел там побывать.

— Слишком сложно получить документы, — покачала головой я.

— Ну и ладно! Если не выйдет с ними, угоним трейлер и будем путешествовать по Австралии. Я сделаю себе лук и удочку, буду охотиться и ловить рыбу, а ты делать свои украшения и радовать меня. Нам будет офигенно, Лиса!

Я слушала веселую болтовню Эрни и чувствовала, как напряжение потихоньку сходит на нет. Почему-то я не сомневалась, что, если будет нужно, он и трейлер угонит, и на кенгуру с луком охотиться пойдет. Это так странно, но впервые за восемьдесят я встретила человека сильнее себя. Человека, которому я бы доверила свою безопасность и жизнь.

— Еще слишком рано все это планировать. У нас точно есть пара лет здесь, в штатах.

Эрни кивнул.

— И прости меня, — почему-то мне снова резко стало грустно. — Теперь ты знаешь, почему я не выйду за тебя замуж, не рожу тебе детей и не смогу дать обычную стабильную жизнь.

— Меня тошнит от словосочетания «стабильная жизнь», — он пожал плечами. — Кстати, Лиса, ты ведь перестала стареть в двадцать три?

— Ну да…

— Значит ли это, что формально я старше тебя? — глаза Эрни снова заблестели. — Мне определенно это нравится.

— В некоторой степени да. Что не отменяет того факта, что я гожусь тебе в прабабушки.

Возможно, это был неподходящий вечер для веселья, но мы рассмеялись.

— И все же, — я снова стала серьезной. — Я бы не хотела тебе такой жизни. Бессмертия. Мне было очень сложно и, поверь, я пыталась умереть множество раз.

— Ты была одна, Лиса. А мы будем вдвоем, — Эрни был слишком спокоен. — Я обещаю, что не буду специально стремиться к бессмертию, но, если что-то пойдет не так и мне выпадет шанс, я его использую.

Я покачала головой, но промолчала. Он пока еще не понимает.

Следующие два с половиной года я провела, словно в раю. Видения больше не беспокоили, Эрни ни разу не напоминал мне о том страшном сентябрьском дне. Он относился ко мне как к обычной девушке, за что я была безмерно ему благодарна. Порой мне самой казалось, что я могу быть обычной, выдохнуть и не думать о плохом. Я снова начала мечтать. Будущее не казалось мне легким, но, по крайней мере, оно было уже не таким пугающим.

Все сломалось в один холодный день в середине марта.

С утра все было хорошо, Эрни уехал на съемки еще до того, как я проснулась.

«Люблю тебя. Хорошего дня и давай где-нибудь поужинаем вечером» гласила записка, оставленная им на холодильнике. Я улыбнулась своим мыслям. Раз уж вечером у нас планируется ужин не дома, то день я обязана провести за работой. Я наскоро позавтракала и отправилась в свою домашнюю мастерскую. Вчера я нарисовала эскизы новых украшений и мне не терпелось воплотить их в жизнь.

Я проработала все утро и половину дня и уже собиралась было пойти на обед, как почувствовала, что что-то не так. Рука, в которой я держала бусины для будущего браслета, дрогнула и разжалась. Бусинки с грохотом упали на паркет, но я этого уже не заметила. Меня снова затрясло, а голову сдавило. Сейчас будет видение. Только не снова.

Меня снова выкидывает из тела и вот я смотрю на мир чужими глазами. Беру в руки телефон, со своим фото на заставке, смотрю время. Пятнадцать пятьдесят девять. Улыбаюсь, думаю о том, что скоро съемка закончится и можно будет позвонить Лисе и спросить о наших планах на вечер…

— Эй, Эрни, — ко мне подошел Стив, второй каскадер. — Режиссеру не нравится сцена с мотоциклом, надо переснять.

С сожалением откладываю телефон, беру шлем и иду готовиться.

Если честно, не люблю мотоциклы, у меня не получается водить их идеально. Но здесь вроде бы ничего сложного, просто разогнаться и резко затормозить.

Съемка началась, завожу мотор и вот я уже лечу вперед на огромной скорости, надо досчитать до трех и тормозить. Раз, два, три… Ничего не происходит. Не успеваю испугаться, еще раз изо всех сил выжимаю рукоятку переднего тормоза. Ничего. Слышу далекие крики. Впереди бетонная стена. Удар. И больше я ничего не вижу и не чувствую.

Я кричу и понимаю, что это снова я, Лиса. Я сижу на полу в своей мастерской и не могу вздохнуть от ужаса.

Я только что видела смерть Эрни.

Мне нельзя сейчас паниковать. Лиса, соберись.

Хватаю телефон и набираю Эрни. Не снимает трубку. Ну да, разумеется, на съемках он может взять в руки телефон только во время перерыва. Проклятье!

На секунду прикрываю глаза, пытаясь понять, что делать дальше. В видении Эрни смотрел на часы. Пятнадцать пятьдесят девять. Перевожу взгляд на экран телефона. Четырнадцать сорок. У меня чуть больше часа, но я должна успеть. К счастью, я знаю, адрес сегодняшней съемки Эрни. Ставлю телефон на автодозвон, хватаю ключи от машины и куртку. Ехать далеко, я могу не успеть, но я должна попытаться. Завожу машину, выжимаю педаль и резко выезжаю на улицу, едва не зацепив проезжающий мимо грузовик. Плевать. Проскакиваю перекресток на красный, но даже не замечаю этого. Эрни, возьми же трубку! Но его телефон молчит, а паника все больше и больше накрывает меня.

Так проходит почти час. Я просто мчусь по автомагистрали, стараясь не думать о том, что могу опоздать. Очень хочется плакать и орать от ужаса, но нельзя.

В пятнадцать сорок пять в трубке, наконец, раздается такое знакомое: