(Не)счастливого Рождества (СИ) - Мила Гусева Страница 5

Пагсли снова ехидно ухмыляется, не опасаясь отмщения, ведь ножа в руках сестры больше нет.

Немая сцена затягивается, становясь гнетущей.

К счастью, на выручку приходит Мортиша.

— Любовь моя, я думаю, не стоит торопиться с такими разговорами. Дети так молоды… — она с нежностью смотрит на Ксавье и переводит мягкий взор глубоких глаз на дочь. Судя по виду Уэнсдэй, та обдумывает план мучительного убийства всех окружающих.

— Это все глупости, зачем тянуть? — упрямо возражает Гомес. — Мы с тобой поженились сразу после окончания академии, и каждый день с тех пор был до жути счастливым.

— О, тьма очей моих… — Мортиша грациозным жестом протягивает руку к мужу, и тот с жаром осыпает бледную ладонь поцелуями.

Не зная, куда себя деть, и уже в который раз за утро ощущая чудовищную неловкость, Ксавье ерзает на стуле. Он старается незаметно привлечь внимание Уэнсдэй, но та остается безразличной к его попыткам. Опустившись чуть ниже, он легонько пихает носком ботинка ее ногу. Аддамс наконец поднимает глаза, и их взгляды встречаются — острая чернота обсидиана против мягкой зелени с карим отливом. Ксавье пытается улыбнуться ей, хоть и знает, что нет смысла ожидать взаимности.

Уэнсдэй не отвечает на улыбку, но взгляд угольно-темных глаз едва заметно смягчается. Она не моргает, но длинные ресницы слегка трепещут.

Ему вполне достаточно и этого.

— Думаю, я должна показать Ксавье наш дом, — неожиданно предлагает она, и он чувствует себя так, словно пропустил ступеньку, спускаясь с высокой лестницы.

— Конечно, родная, — отзывается Мортиша, не глядя на дочь и не отнимая руки от пылких поцелуев мистера Аддамса. — Начните с сада, я только вчера постригла розовые кусты.

— Я думал, мы пойдём в сад? — неуверенно переспрашивает Ксавье, когда Уэнсдэй подводит его к одной из массивных дверей, стянутой железными прутьями.

— В подвале множество орудий пыток, это куда интереснее, чем общипанные розы, — непоколебимо возражает Уэнсдэй, вставляя в проржавевшую замочную скважину длинный ключ.

— Надеюсь, ты не собираешься применять их на мне, Уэнсди, — он не может удержаться от легкой саркастичной колкости. И от невесомого прикосновения к ее тонкой талии.

— Ещё раз назовёшь меня так, и я непременно это сделаю, — парирует Аддамс, но в ее голосе нет привычных стальных интонаций. И она не спешит сбрасывать его руку, хотя Ксавье четко ощущает, как напрягается ее спина в том месте, где лежит его широкая ладонь.

Подвал вовсе не выглядит заброшенным.

Трепещущие огоньки множества свечей заливают мрачное помещение приятным тёплым светом. Повсюду в хаотичном порядке расставлены причудливые сооружения из дерева и металла. Ксавье прекрасно знает их ужасающее предназначение, но все равно не может не восхититься человеческой изобретательностью.

— Человек — деспот от природы и любит быть мучителем, — задумчиво изрекает Уэнсдэй, обводя до боли изящными пальцами деревянный рычаг на странной конструкции из небольших круглых брёвен. Он не вполне уверен, но, кажется, это называется дыба.

— Ты сама пришла к такому выводу?

— Это не я. Это Достоевский. Знаешь, был такой русский писатель.

— Я знаю, кто такой Достоевский. Я смотрю, ты невысокого мнения о моих умственных способностях, — Ксавье чувствует себя слегка уязвлённым.

— Совсем нет. Просто обычно ты демонстрируешь способности… несколько иного рода, — туманно бросает она и подходит к другому сооружению в форме небольшого круга с острыми шипами вовнутрь.

Ксавье не знает, можно ли расценивать эту неясную фразу как намёк.

В случае с Аддамс никогда нельзя быть ни в чем уверенным, и он понемногу начинает к этому привыкать.

— Почему ты сказала родителям, что у нас нет отношений? — он не может не задать этот вопрос, терзающий разум с того самого момента, когда они покинули столовую.

— Потому что у нас их нет.

Он уже почти смирился с ее извечной арктической холодностью, но эти слова все равно бьют по сердцу жёстким хлыстом. Вряд ли хоть одно из убийственных приспособлений вокруг способно причинить такую же боль, как она.

Какая горькая ирония.

Уродливые конструкции с опасно торчащими шипами, одно неверное движение — и неизбежно поранишься до крови.

И она — ослепительно-красивая, обманчиво-хрупкая, сокрушительно-желанная… Вот только поранишься от абсолютно любого движения в ее сторону.

— И что же тогда у нас? — Ксавье всеми силами пытается держать лицо, но в голосе слышится плохо скрываемая дрожь. Настолько, что даже Аддамс, со своей скудной эмпатией, это замечает.

— Я… не знаю.

Что же, по крайней мере, она пытается быть откровенной. Ксавье понимает, насколько тяжело для неё признаться, что непоколебимая Уэнсдэй Аддамс чего-то не знает.

Он мгновенно смягчается.

Она с поразительной легкостью влияет на него, разбивая все барьеры, которые сама же и возводит.

Ксавье в несколько шагов сокращает расстояние между ними до минимального. Уже привычным движением руки ложатся на точеную талию. Уже привычным движением он склоняется к ее лицу, скользя пристальным взглядом по четкому контуру пухлых губ.

Тоненькие пальчики Уэнсдэй запутываются в его распущенных волосах, и этого простого прикосновения оказывается достаточно, чтобы внутри все вспыхнуло пламенем стремительного лесного пожара.

— Чего ты хочешь, Аддамс? — выдыхает Ксавье в ее приоткрытые губы.

— Тебя.

Комментарий к Часть 3

Как всегда, мне чертовски интересно ваше мнение

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

На эту главу ушло в два раза больше времени, чем обычно. Надеюсь, оно того стоило.

На этот раз два саундтрека:

Ciara — Paint it Black

Дима Корсо — Атлантика

Приятного чтения и с наступающим Новым годом!

I look inside myself

and see my heart is black.

— Тебя.

Это слово срывается с губ автоматически, Уэнсдэй даже не успевает подумать — Ксавье находится слишком близко.

Слишком сильный отвлекающий фактор.

Слишком насыщенная зелень его бархатных глаз.

Слишком крепкие руки, уверенно лежащие на ее талии.

С ним нет полумер, с ним всегда все «слишком», и Аддамс с неудовольствием ощущает, что рядом с ним теряет контроль над собой. Никогда прежде такого не случалось, даже когда в ее тринадцать дядя Фестер заставил ее впервые попробовать абсент. Тогда Уэнсдэй отчётливо запомнила безвольное ощущение опьянения — очертания комнаты расплываются перед глазами, все конечности становятся ватными, а мозг отравлен головокружительным туманом. Придя в чувство через несколько часов под ледяным душем, она дала себе мысленное обещание никогда больше не напиваться до подобного состояния.

Но Ксавье хуже абсента.

С их последней совместной ночи прошло уже много дней, а ей все никак не удаётся прийти в себя. Чем бы Уэнсдэй не занималась — печатала очередную главу романа, разучивала новые ноктюрны для