Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1) Страница 58

Показывая рукав рубашки, Ждана закрыла вздрагивавшего от всхлипов Яра оградительным жестом, словно защищая его этой вышивкой. Верхняя губа Вука чуть дёрнулась, приоткрыв клыки, он отступил на шаг.

– И вышивальщица ты искусная, – процедил он.

На шум и голоса вбежали сыновья – босиком, в одних рубашках, с деревянными мечами. Радятко – впереди, с грозно и решительно сдвинутыми бровями, следом за старшим братом – Мал, готовый во всём следовать его примеру. Увидев заплаканного Яра и мать, закрывавшую его рукой, они, конечно, сочли, что незнакомец в чёрном – враг. Так это и выглядело…

– А ну, пошёл прочь! – закричал Радятко, смело бросаясь на Вука. – Никто не смеет обижать матушку и Яра! Ты за это поплатишься, негодяй!

Воодушевлённый его примером, Мал присоединился, и вдвоём они принялись колотить Вука мечами. Большого вреда, кроме боли, от их игрушечного оружия не было, да и удары особенной силой пока не отличались, и Вук, увёртываясь, только клыкасто смеялся. А потом с ледяным лязгом выхватил из ножен свой меч – самый настоящий…

– Нет! – истошно закричала Ждана. – Стража!

Никто не откликался на её призыв. В княжеской усадьбе было полно охраны, но сейчас все словно уснули или умерли… Только няньки кудахтали и вжимались в стенку. Мал при виде огромного сверкающего клинка растерялся и отступил, но Радятко не дрогнул – бесстрашно бросился с деревяшкой против настоящего смертоносного оружия. Впрочем, серьёзным этот поединок не был – по крайней мере, со стороны Вука. Посмеиваясь и блестя искорками жутковатого азарта в глазах, он лишь подставлял свой меч под удары, причём плашмя. А между тем минутная робость Мала закончилась: он не мог оставить брата в беде. Изловчившись, он больно ударил Вука по голени, и тот, охнув, захромал.

– Ах ты, паршивец!

«Уых-х!» – свистнул клинок, и деревянный меч, выбитый из руки Радятко, отлетел под лавку. То же самое случилось с мечом Мала.

– Хорошие у тебя защитники подрастают, – усмехнулся Вук. – Настоящие мужчины.

– Они – сыновья своего отца, – проговорила Ждана, поднимаясь.

Бледная, со сверкающими глазами, она вскинула руки, открыв вышивку на обоих рукавах. Скрестив их перед собой, она встала между бывшим мужем и сыновьями. «Мать Лалада…» – призвала она про себя. Под парчовым блеском ткани её грудь тяжело вздымалась.

– И своей матери, – глухо добавил Вук, отступая к двери на гульбище. Перед тем как исчезнуть чёрной тенью, он хрипло рыкнул: – Запомни: человек с корзиной! Верь мне, я не враг тебе!

Порыв холодного ветра унёс его, наполнив комнату тоскливой осенней зябкостью, а Ждана, чувствуя, что пол уходит из-под ног, протянула руки к старшим сыновьям. Они с обеих сторон прильнули к ней, и она, опершись на их ещё слабые детские плечи, смогла устоять. В смуглом бритом незнакомце в чёрной одежде они так и не узнали своего отца…

Из окна своих покоев она видела, как усадьбу покидает чёрная крытая коляска с фонарями, запряжённая вместо лошадей шестёркой чудовищных зверей, покрытых тёмно-серой мохнатой шерстью, с могучими загривками и толстыми, сильными лапами. Фигура в плаще, в которой Ждана узнала Вука, вскочила на место возницы и взмахнула кнутом, а придурковатый Рыкун запрыгнул на запятки. Оцепив коляску сзади, справа и слева, в путь двинулось сопровождение из дюжины волкоподобных зверюг, которые рванули с места так быстро, что только сизая пыль взвихрилась на дороге. Два-три мгновения – и коляска уже скрылась из виду, едва касаясь колёсами земли…

Стража во главе с её начальником Милованом была в том же состоянии, что и няньки – в оцепенении и со стеклянными взглядами. Ещё недавно белая, как мрамор, сейчас Ждана пламенела сердитым румянцем, щедро раздавая этому «сонному царству» пощёчины налево и направо. Широкой рыжебородой морде Милована она отвесила двойную порцию оплеух. Впрочем, оцепенение не помешало начальнику стражи услышать приказ князя, отданный напоследок перед отъездом, и он, очнувшись, заявил:

– Матушка государыня, собирайся. Владыка распорядился отвезти тебя в Зимград. Выезжаем на рассвете.

Псы псами, а свою службу он знал.

Опустившись в своих покоях в кресло, Ждана закрыла глаза. Вук сказал: «Верь мне, я тебе не враг». Верить или нет? Что-то тут нечисто. Но, как бы то ни было, другой возможности попасть в Белые горы ей могло и не представиться.

Яр всё ещё хныкал от пережитого испуга и звал её. Поднявшись с кресла на зов, усталая княгиня не заметила в печной топке краешек наполовину сожжённого листка, которого до прихода Вука там не было. Перебирая пальцами мягкие волосы сына и мурлыча колыбельную, она подпёрла ладонью горящий лоб и снова сомкнула веки…

7. Угроза с востока, гостья с запада и две звезды

Мир – только краткая передышка между войнами, но княгине Лесияре уже на удивление много лет удавалось поддерживать хрупкое, как слюда, равновесие между востоком и западом, между сумерками и рассветом, между оскалом и улыбкой… На кончиках её ресниц дрожал осенний свет, падавший в узкие окна Оружейной палаты, а седая прядь над лбом, за последние годы ставшая шире и белее, пепельно серебрилась в волнистых ржано-русых волосах. Холодный стальной сумрак под каменными сводами гулко молчал в ожидании, и в нём проступал лишь тусклый блеск оружия на стенах да искорки на великолепном серебряном узоре плаща княгини…

Посреди палаты, между двух прямоугольных колонн, застыла статуя девы-воительницы в долгополом плаще, устремившей страстный взгляд широко раскрытых глаз куда-то поверх головы Лесияры. Дева держала в руках длинный узкий поднос, на котором лежал меч в золочёных ножнах. Величественно блестя драгоценными каменьями, он с княжеским достоинством покоился на белом иноземном шёлке, наброшенном на каменное ложе.

Когда-то он был раскалённой докрасна заготовкой, по которой ударяла кузнечным молотом сама княгиня. Кожа её оголённых плеч блестела от пота, когда она в грубом защитном переднике создавала себе с помощью молота и оружейной волшбы верного и вещего друга. Опытные мастера не вмешивались и не подсказывали, лишь уважительно наблюдали в стороне, поблёскивая тугими косами, спускавшимися с макушек выбритых голов. Рыжий отсвет пламени озарял лицо правительницы, по которому скатывались капельки пота…

Потом меч подхватили умелые руки мастеров, чтобы отшлифовать клинок до зеркального блеска и украсить рукоять и ножны жарко сверкающей россыпью камней. Но ярче любых драгоценностей засияла гордая улыбка Лесияры, когда она вынула готовый меч из ножен и торжественно подняла над головой. По её рисунку лучшие умелицы Белых гор взялись вырезать статую, которая хранила бы меч в мирное время, и из десяти работ княгиня выбрала ту, что и стояла теперь в Оружейной палате.