Привычка разводиться (СИ) - Марина Светлая Страница 6

Part 2

Как часто мы используем телефон по его прямому назначению? В смысле, для звонков? В самом деле, думаю, не настолько, как нам самим кажется. Телефон – это практически неограниченные возможности. Органайзер. Электронная книжка. Плеер. Фотоаппарат. Отличная шпаргалка на сессии. А уж игры! Игры-то! В несметном количестве и на любой вкус.

Иногда мы забываем, что по телефону еще и звонить можно. В приоритете оказываются его второстепенные функции. А если не очень рассчитываешь на звонок, то и вовсе…

Алексей Берг-Соколовский увлеченно тыкал пальцами кнопки своей трубки, перемещая по экрану разноцветные шары. И усиленно делал вид, что не замечает того, как старательно катают студенты – все с тех же телефонов. Зачет проходил отлично. Экономическая теория у филологов не в почете. И это он и сам прекрасно понимал. Пожалуй, хуже только высшая математика. Поэтому он даже не особо глаза поднимал, чтобы не встретиться с одухотворенным взглядом какого-нибудь очередного будущего Достоевского с определением меркантилизма, сфотографированным в учебнике.

Шары складываться по цвету тоже не особо желали. Летели какие попало, но не такие, как ему было надо. В конце концов, психанул, вышел из приложения и торопливо, чтобы не вызвать молчаливого неодобрения литературных масс, отвернулся к окну, за которым раскинул свои огромные лапы старый каштан. По одной из веток скакала сорока. И Берг-Соколовский рассеянно подумал, что весна в этом году на редкость серая. И поздняя. Ни буйства зелени, ни цветения садов. Ничего.

И в этот самый момент телефон решил напомнить ему о своей основной миссии. Затрезвонил стандартной самсунговской мелодией на весь кабинет. Студенты подняли свои ошарашенные головы. Берг-Соколовский живо убрал звук. И только потом посмотрел на дисплей. Отклонить этот вызов было равносильно смерти. Он снова взглянул на первокурсников. Те зашуршали листками. И только тогда принял звонок.

- Да? – прошептал Алексей Романович.

- Марик еле дышит, - всхлипнула трубка, - я не знаю, что с ним.

- В смысле?

- Задыхается он! – раздавшийся вскрик был слышен первым рядам аудитории.

Вот тут Леша и сам позабыл, как дышать. Несколько секунд абсолютного ступора сменились такими тяжелыми ударами сердца, что его прибивало к полу. Потом вспомнил. Шумно вздохнул.

- Скорую вызвала?

- Да, - снова раздался судорожный всхлип, - но мне страшно очень.

- Сейчас приеду! – рявкнул он в телефон и отрубился. Поднял взгляд. Первокурсники недоуменно взирали на препода: - Тихо посидите до конца пары? С зачетом потом разберемся.

Кто-то кивнул. Кто-то что-то ответил. Он почти не слушал.

Вскочил со стула. Стремительно вышел из кабинета. Влетел на кафедру, набирая Димона. Тот был понятливый. Живо отозвался, что Дмитрий Николаевич всегда готофф подменить Алексея Романовича на зачете.

Дальше Леша уже не думал совсем ни о чем, кроме того, чтобы быстрее добраться до дома. На ходу одевался. Запрыгнул в машину. И через двадцать минут уже звонил в дверь квартиры.

Даниэла открыла сразу же и глядела на него совершенно ошалевшими глазами, шмыгая носом.

- Скорой нет до сих пор.

- Да твою ж мать! – психанул Леша и вломился в квартиру, не разуваясь и продолжая спрашивать: – Простуда? Аллергия? Астма? Что?

- Я не знаю, Леш, - рыдала Даниэла, - все было нормально, играл себе. А потом вдруг… Он бледный такой!

- Черт!

Леша вошел в комнату. Полуторагодовалый черноглазый карапуз, лежавший на кроватке и уже одетый в дорогу, жалобно посмотрел на отца и захныкал. Но хныкать и дышать одновременно получалось плохо. Потому ребенок покряхтел-покряхтел и тяжело вздохнул – ртом.

Берг-Соколовский обернулся к плачущей Даньке и скомандовал:

- Комбинезон его тащи. И одевайся. Быстрее самим, чем ждать.

Через три с половиной минуты Даниэла стояла в прихожей в пальто и комнатных тапочках и деловито торопила бывшего мужа.

- Ну что ты возишься!

- Да тут пока все застежки найдешь! – раздалось в ответ.

Леша вынырнул из детской с ярко-зеленым пупсом на руках. Пупс медленно и шумно сопел, но терпел даже канареечного цвета шапку, наспех нахлобученную на голову, хотя обычно сильно протестовал против этого шлема, в котором терялась половина звуков окружающего мира.