Грубиян на одну ночь (СИ) - Летова Мария Страница 6

— Это для принятия внутрь, — протягиваю ему стакан, миролюбиво улыбаясь.

Скользнув глазами по моему лицу, переводит их на стакан.

Терпеливо жду, пока мозги у него проснутся.

Протянув руку, выпрямляется и встает рядом со мной в полный рост.

Смотрю вверх и делаю шаг назад. Он достаточно здоровый, чтобы давить габаритами, хотя на шпильках мне не нужно ломать шею, чтобы смотреть ему в глаза. Но, когда ладонь со сбитыми костяшками вдруг накрывает мою вместе со стаканом, ощетиниваюсь:

— Полегче, капитан.

Нос заполняет запах стирального порошка и мужчины. Я завязала с мужиками. И этого хочу отправить к его собратьям. К той самой команде, которая трахает меня глазами, мечтая трахать по-настоящему, но только без гребаных обязательств.

Его шершавая горячая ладонь царапает кожу.

— Глеб, — представляется, тараня меня взглядом.

— Иди в задницу, Глеб, — вырываю руку.

За спиной скрипит дверь.

Отскочив в сторону, вижу, как из кабинета Чернышова, сверкая глазами, выходит его бывшая жена. Растрепанная и покрасневшая. Увидев меня, сжимает губы. Обычно в такой ситуации всем гребаным женам нашего городского бизнес-сообщества я отвечаю соразмерно — раздражающими улыбками, но сейчас мне в самом деле на нее плевать.

Отвернувшись к окну, стряхиваю ладонь.

— Привет, — голос Руслана Чернышова за спиной звучит, как скрежет наждачки.

Повернув голову, вижу, как он протягивает руку этому Стрельцову, очередь которого я собираюсь подвинуть вместе с его “личными делами”.

Вид у нашего мэра слегка взбешенный, но он умеет держать себя в руках, даже когда у него хвост горит. Я знаю его с университетской скамьи, хоть он и старше на три года. В ту пору я сходила с ума по Миллеру, а Руслан сидел на очень коротком поводке у своей бывшей жены. Не знаю, на кой черт было его так ревновать, он кроме нее вокруг никого не видел, но я и сама вела себя не лучше. Закатывала Миллеру сцены, а потом мы бурно мирились. А потом он решил, что когда речь заходит о женитьбе, дочь директора завода подойдет лучше, чем дочь свободного художника-неудачника. Правда теперь он не неудачник, но по-прежнему “свободный”.

— Привет, Маргарита, — Руслан переводит на меня непроницаемые голубые глаза.

Игнорируя то, что край его белой, идеально отглаженной рубашки, выбился из-за ремня брюк, говорю беспечно:

— У меня ЧП.

Положив на пояс руки, он делает глубокий вдох и переводит глаза с меня на Стрельцова, потом обратно.

Судя по всему, выбор сложнее, чем кажется, но без предупреждения я заявляюсь к нему в офис не так уж часто.

— Глеб, — говорит наконец-то. — пропустишь даму вперед?

— Конечно.

Глеб.

У меня слишком хорошая память на имена и лица, чтобы забыть бравого капитана по щелчку. У меня также неплохо развита логика, поэтому обернувшись, смотрю на него с подозрением.

Что он вообще делал два дня назад под забором у Калинкина? Теперь не сомневаюсь в том, что не дежурил на задании.

В ответ он кладет руки в карманы джинсов и отвечает мне прямым, но ни черта не безобидным взглядом. Безобидного в этом типе нет ничего.

Встряхнув сумку, прохожу в кабинет, не оглядываясь.

Час спустя у меня есть материал о планах по благоустройству города, приправленный харизмой Чернышова и кое-каким цифрами. Камера его любит, и это очень полезное свойство для любой карьеры, не только политической.

— Спасибо, ты душка, — благодарю Чернышова, пока Матвей собирает аппаратуру.

Посмотрев на часы, Чернышов говорит:

— На следующей неделе праздную день рождения. Будут только свои. Присоединяйся.

— Как недальновидно, — пеняю в шутку, намекая на то, что в его положении устраивать вечеринки только для “своих” не положено.

— Да и насрать, — отмахивается он.

— Я могу это записать? — улыбаюсь.

— Ты акула, Марго, — лениво смеется.

— Только иногда, — бросаю, направляясь к двери.

— Возьми у Ларисы информацию.

— Издеваешься? — дую губы. — Твоя секретарша отправит меня на Камчатку.

Посмеиваясь, Чернышов снимает трубку рабочего телефона и, глядя на меня, проговаривает в нее:

— Лариса, выдай Маргарите информацию по субботнему мероприятию.

Махнув ему рукой, открываю дверь и пропускаю вперед Матвея вместе с его сумками.

Бросив взгляд на коридор, отмечаю, что Стрельцов не спит.

Пристроив к стене плечо и сложив на груди руки, терпеливо ждет своей очереди прямо напротив двери. Молчаливый, неподвижный и невозмутимый.

Цепкий блеск его глаз на секунду поглощает мое внимание, и я опять возвращаюсь к изучению его лица. Грубоватых, но не отталкивающих линий носа, губ, заросшего щетиной подбородка. Он рассматривает мое лицо в ответ, и у меня, кажется, тепловой удар, потому что отворачиваюсь я только тогда, когда мой оператор с возней и бормотаниями покидает коридор. Молча прикрыв за собой дверь, бесшумно ступаю по ковру и выхожу из коридора вслед за Матвеем, не потрудившись попрощаться.

Вернувшись в офис, сдаю материал монтажеру и даю ему парочку напутствий, после чего возвращаюсь на свое место в ожидании, пока он пришлет готовый материал.

Отдел пустой, потому что дышать здесь по-прежнему нечем.

Сбросив туфли, собираю волосы в пучок и втыкаю в него карандаш. Вношу в свой календарь мероприятие по случаю дня рождения Чернышова, прикидывая, что могла бы презентовать ему в качестве подарка.

— Как прошло?

Развернув стул, вижу Миллера.

Отсутствие галстука и закатанные до локтя рукава рубашки делают его притягательно-сексуальным. Расслаблено-успешным. Полная противоположность двадцатилетнему мудаку, которого я когда-то знала. И этот новый облик вызывает желание сравнивать. Сравнивать себе во вред, ведь там, за фасадом этой успешности, он все тот же. Мой первый мужчина и моя… единственная любовь.

В мой первый раз я орала и просила его достать из меня свой член, а он кончал и умолял меня потерпеть. А потом мы начали снова. Моя жизнь — полное дерьмо, если я опять и опять возвращаюсь в те дни как мазохистка.

Положив ладони в карманы брюк, он осматривает офис, а потом и меня.

Вместо того чтобы спросить, какого черта он сюда притащился, отвечаю:

— Отлично.

Помедлив, флегматично интересуется:

— Спишь с ним?

Запрокинув голову, смеюсь.

Кажется, этот смех назревал во мне давно. Еще с тех пор, как Дмитрий Миллер занял свой кабинет, заново вломившись в мою жизнь. Я знаю, что последние пять лет он жил далеко, а где именно никогда не интересовалась. Мне не нужны подробности его жизни, пусть оставит их себе.

Достав из волос карандаш, бросаю его на стол и надеваю туфли. Забросив в сумку телефон, вешаю ее на плечо и подхожу вплотную к этому гребаному мудрецу. Глядя в его умные и циничные глаза, просвещаю:

— В отличие от тебя, мне не нужно снимать трусы, чтобы добиться чего-то в жизни.

Желваки на его скулах дергаются. Красивые губы становятся тоньше.

— Метко, — говорит бесстрастно.

— Обращайся, — развернувшись, убираюсь подальше от него и от всего, что он с собой несет. — И передавай привет семье.

У него три дочери, и это, наверняка, не предел.

Сев в машину, втягиваю в себя воздух.

Его «БМВ» припаркована прямо у входа и, проезжая мимо, мысленно показываю ей средний палец.

Войдя в свою квартиру, чувствую знакомый запах краски и уксуса. Заглянув на кухню, качаю головой и отодвигаю балконную дверь.

— Моя маргаритка дома, — отзывается папа, точа канцелярским ножом карандаш.

Его седая шевелюра убрана со лба разноцветной банданой. Рабочие штаны и футболка заляпаны краской и выглядят авангардным взглядом на искусство. Осмотрев свой оккупированный балкон, вздыхаю.

Прижавшись виском к двери, бормочу:

— Как дела?

— Что-то будет, — кивает, становясь за мольберт.

— Слава богу, — цокаю я.

Творческий кризис приказал ему объявиться на моем пороге две недели назад. Где он был до этого, сказать трудно. Он слишком много перемещается, чтобы я успевала следить. К счастью, тяга к поискам приключений — это у нас несемейное. У него выставки по всей стране, и раз в год случается зарубежная. Я нашла для него зал, чтобы устроить выставку здесь, в городе, но пока выставлять нам нечего. Кажется, он назвал это “затмением внутреннего зрения”, но мы оба понимаем, что “затмение” нам не по карману. У него контракты, и сроки поджимают. Конечно, это не сравнится с временами, когда дела в нашей семье шли совсем туго, но даже тогда он сохранял оптимизм. В отличие от матери, которая потеряла в отца веру еще до моего окончания школы. Мой отчим был фрезеровщиком. Размен так себе, но тот, по крайней мере, получал зарплату каждый месяц, а не раз в полгода.