Елизавета Горская - Милая любовь (СИ) Страница 6

- Я с тобой, - после легкой заминки произнесла Ксюха. - Помогу, чем смогу.

- Я знала, что могу на тебя положиться, - похлопала я ее по плечу.

Подняла глаза и увидела входящего в столовую Арсения Валерьевича. Он

улыбнулся мне - весело, по-доброму - и сделал жест рукой, приглашая подойти к

нему. Я нахмурилась. Хм. Это что-то новенькое.

- Мила, я могу поговорить с вами наедине? - спросил он, когда я приблизилась к

нему.

Неуверенно кивнула. Как-то странно все это. Или он клюнул на меня? Так

быстро? Вот удача!

Я улыбнулась своим мыслям. Арсений Валерьевич, заметив мою улыбку,

насмешливо вздернул брови.

- Я вижу, Мила, у вас сегодня хорошее настроение?

- Да уж!

- Надеюсь, оно станет еще лучше, если я сообщу вам, что готов заниматься с вами

в течении этого года.

Я сглотнула.

- Но вы же говорили, что... у вас нет времени.

Он улыбнулся. Я замерла, пораженная - настолько теплой и доброй была эта

улыбка.

- К счастью, у меня изменились обстоятельства. И я готов уделить вам столько

времени, сколько понадобится, чтобы наверстать упущенное.

- Вы уверены?

- Конечно, я уверен, - рассмеялся учитель. - Мне жаль, что пришлось отказать вам

в прошлый раз. Надеюсь, вы не сильно обиделись на меня за это?

Я отрицательно покачала головой. Чертов комок застрял в горле, и слова не шли с

языка.

Арсений Валерьевич как-то странно посмотрел на меня. Под его изучающим

взглядом я невольно покраснела - стыд опалил щеки, шею, у меня даже уши

горели.

- С вами все в порядке, Мила? Вы... какая-то необычная сегодня.

- Да, все хорошо, - выдавила я из себя улыбку.

Я отвела взгляд, рассматривая ребят за спиной учителя, лишь бы не встречаться с

ним глазами.

- Тогда я жду вас сегодня после пяти. Вам удобно?

- Да. Я приду.

Сделав над собой усилие, я все же посмотрела на Арсения Валерьевича и

натолкнулась на его задумчивый взгляд.

- Хорошо, - кивнул он, вновь став серьезным. - Я буду ждать.

И развернувшись, ушел. А я стояла и смотрела ему в след, пытаясь понять, что я

чувствую. Угрызения совести мне неведомы. Симпатии как таковой я к нему не

испытывала. Тогда почему я краснею и сказать толком ничего не могу? Я

презирала себя такую - хлопающую ресницами и алеющую от одного его взгляда.

Черт побери, Мила! Возьми себя руки. Все складывается как нельзя лучше.

Арсений Валерьевич поможет мне с учебой, а я прощупаю почву и, когда

представится подходящий момент, соблазню его или спровоцирую на какой-

нибудь безумный поступок и выиграю тем самым спор с Перовой. В результате,

убью двух зайцев. А потом преспокойненько съеду от мамы на съемную квартиру,

как и мечтала. Буду учиться в мастерской Марининой и жить самостоятельно, не

завися ни от кого.

И все же на душе скребли кошки. Препаршивые ощущения.

- Ну что, - вскинула я брови, доставая учебники и тетрадки, - с чего начнем?

- С начала, - улыбнулся Арсений Валерьевич и протянул мне листок бумаги. -

Здесь все, что вы должны знать на зубок. Правила и прочее. Срок - два месяца. А

пока перейдем к литературе. Что из произведений классиков вам особенно

нравится?

- Ничего, - ответила я просто.

Глаза учителя слегка расширились.

- Совсем?

- Совсем.

- Ладно. - Арсений Валерьевич вынул какую-то книгу из ящика и открыл ее на

месте, где была заложена веточка какого-то засушенного растения.

Хм. Да наш учитель романтик. Или гей...

- Подарок девушки, - пояснил он с грустной улыбкой, видимо уловив мое

замешательство.

- Понятно.

Значит, не гей. Хоть это выяснили.

- Она умерла, - сглотнув, произнес он и протянул мне книгу.

Я вздрогнула. Книга с глухим стуком плюхнулась на парту. Я встретила взгляд

учителя и вдруг осознала, насколько нелегко ему далось это признание. Неужели...

неужели он чувствует то же, что и я?

- Она болела? - тихо спросила я.

- Рак, - без каких-либо эмоций произнес он.

- И когда это произошло?

- Семь лет назад... - Учитель горько усмехнулся. - Я до последнего верил, что она

выживет. Казалось, я боролся за нее... и вместо нее. Ей на тот момент было уже все

равно.

Он говорил отрешенно, без каких-либо признаков раздражения или злости. Мне

бы его самообладание. При малейшем упоминании о смерти отца я приходила в

бешенство. Мне хотелось заткнуть всем рты, чтобы не слышать. И вырвать из

груди сердце, чтобы не чувствовать...

- Простите...

Рыдания подступили к горлу, и я сглотнула, закусив губу. Затем, не выдержав,

сорвалась с места и выбежала из кабинета. Прислонилась к стене, спрятала лицо в

ладонях. Лишь усилием воли мне удалось сдержаться и не заплакать. Я не могу... Я

обещала...

- Мила... - рука учителя приятной тяжестью легла на плечо. - Я не хотел...

бередить ваши раны.

Я отняла руки от лица, встретила его полный боли взгляд, не удержавшись,

спросила:

- А ваша рана... она уже зажила?

Арсений Валерьевич тяжело вздохнул.

- Боюсь, Мила, такие раны не заживают. Я просто живу с этим и все.

- Но как? Ведь это так... больно?

- То, что не убивает нас, делает нас сильнее. Фридрих Ницше, - добавил он с

улыбкой в ответ на мои сдвинутые брови. - Мне помогают книги, музыка...

Классическая музыка, - вновь улыбнулся учитель, наблюдая за тем, как я

скривилась. - В какой-то момент понимаешь, что ты не один со своим горем.

Миллионы людей теряют кого-то и чувствуют тоже самое, что и ты. Это... не

утешает, нет. Просто пропадает ощущение... своей уникальности, зацикленности

на себе.

- Вы считаете, что я... эгоистка?

- Мы все эгоисты - в той или иной мере. Горе же порой способствует нашей

обособленности от других, толкает к одиночеству, злобе. Но мы не одни, Мила... -

Внезапно его глаза засверкали, словно он что-то задумал. - Знаете, что... На

следующей неделе мы съездим с вами кое-куда. Это будет частью вашего обучения.

Хорошо?

- Хорошо.

Я была заинтригована.

Я зубрила на перемене очередное задание Арсения Валерьевича, когда

почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв голову от учебника, я