Любите женщину за грех - Юлия Вадимовна Клименко Страница 6

«Здравствуй, сестра». Маргарита подошла к его кровати: «Как сегодня чувствуешь себя?», – спросила она, попутно разбинтовывая окровавленную повязку на ноге мужчины. «Увидел тебя, и стало лучше», – Исраэль улыбнулся зубами во всю ширь. Маргарита ответила ему легкой улыбкой: «Шутить можешь, значит дела не так уж и плохи, Бог поможет тебе». «Евреи – богоизбранный, но предавший Бога народ». Монахиня выронила глиняную плашку с отваром хины, из-за чего вся жидкость разлилась по полу. Наступила пауза. Маргарита молча пошла наводить новый отвар. Вернувшись, она проговорила:

«Я тоже еврейка».

«Правда? Земляки, получается. А как во Франции оказались?», – поинтересовался пилигрим.

«Я родилась здесь. Но родители с тех краев. Здесь матушка и папенька были уважаемыми дворянами. Жила с ними, как у Христа за пазухой. А потом они умерли, и я осталась совсем одна. Жизнь перевернулась и уже никогда не встала для меня в прежнее русло».

«Должно быть, вам оставили хорошее наследство?», – мужчина с интересом слушал монахиню.

«Нет, его присвоила себе моя сестра, не оставив мне ничего. «Неблагодарная!», – в сердцах воскликнула Маргарита, старательно обрабатывая отваром раненую ногу Исраэля.

«Оставшись без всего, ты, сестра, и попала в теплые руки женского монастыря и настоятельницы – сестры Дианы?», – Исраэль решил добавить долю оптимизма в эту эмоциональную беседу.

«О нет. Много воды утекло, прежде, чем я попала сюда. Моя молодость была прекрасна. Моей красотой восхищались. Мужчины дарили мне драгоценности, но никто так и не звал в жены. Когда подошел срок, я решила, что мне пора заиметь детей. Черт бы меня тогда побрал!». Исраэль растерянно, приоткрыв рот, смотрел на грешную монахиню.

«Сейчас у нее своя семья. Но ничего, ничего, она еще приползет ко мне на коленях, будет прощения просить. А когда я умру, станет на моей могиле плакать и просить: «Мамочка, вернись», но не будет ей прощенья». Маргарита, закончив бинтовать лодыжку мужчины, принялась яростно собирать все инструменты, мимолетно поглядывая на Исраэль, очевидно, ожидая его реакции.

«Сестра, зачем же ты тогда в доме мира, если ты ни себе покоя не даешь, ни другим его не желаешь? Знаешь, порой говорят, что роскошные одежды, иной раз прекращают убогость тела. Сестра Маргарита, не пытаешься ли ты прикрыть служением Богу убогость своей души?».

Маргарита ошарашено посмотрела на еврея. Ее губы скривились: «Ты смеешь осуждать меня? Да моей судьбы врагу не пожелаешь». После чего она резко вскочила с постели больного и, отряхнув рясу, и пошла прочь из лазарета.

Громко топоча, она направлялась прямиком к своему любимому месту во дворе – к колодцу. Сквозь зубы она прошептала: «Я буду наказана за свои грехи, а их всех пусть покарает Дьявол».

В этот день была необычайно приятная погода. Прохладный ветерок нежно гладил нагретую солнечными лучами кожу, воздух возле женского монастыря пах морем и еловым лесом. Шум прибоя был как никогда медитативен, а дополняла картину уже начавшаяся служба. Тонкие мелодичные женские голоса переливались в молитве. Они пели:

«Верую во единого Бога, Отца Всемогущего,

Творца неба и земли, видимого всего и невидимого.

И во единого Господа Иисуса Христа,

Сына Божия Единородного,

от Отца рожденного прежде всех веков,

Бога от Бога, Свет от Света,

Бога истинного от Бога истинного,

рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу,

через Которого все сотворено»

Гармонию нарушал лишь хриплый женский кашель. Кто-то до исступления кашлял и не мог остановиться, а потом резко вздохнул… и все утихло. Оставив всю ту же мирскую картину: прекрасный монастырь, из которого лились молитвы, вихрем доходившие до самых небес, стоявший на горе, откуда открывался поразительно красивый вид на морскую гладь, над которой мягко пролетали белоснежные чайки.

* * *

Не попаду больше

В омут любовный,

Мистической силой твоею ведомая.

Не поцелую ладонь,

не прильну

Своими губами к лицу твоему

Не стану с утра я ловить лучи солнца,

На теле твоём считать родинок звёзды

Не буду молиться за имя твоё

Отныне смолчу я во веки его!

Меня не отравишь своим поцелуем

Не назовёшь меня больше своей

Твоих не почувствую губ я,

Ты бес.

Я больше не верю.

Мне прОклято здесь.

И брошу записку небрежно на стол,

Залитую слёзами душу – в котёл.

На растерзанье отдамся, умру,

Но милый,

В твой омут я не попаду.

* * *

Поцелуи мои завещаю

я отныне своей пустоте.

Сладость чрева, горячие стоны

я оставлю в рассветном огне.

Письма, что я писала

Аккуратно на теле твоём

Своею губною помадой

Я тоже выброшу вон

Наши встречи, тепло объятий,

пусть достанутся – никому

Твой парфюм, что на губах был так сладок,

В земле я похороню

И закрою глаза я, не в силах

Устоять на ногах от боли

Меня саваном накрывают

Наконец-то теперь я в покое

Анастасия

«Милая Анастасия,

Сегодня я принял окончательное решение: оставить мою любовь к Вам. Не спрашивайте, от чего. Я хочу оставить свои мысли при себе и без обсуждения. Нас разделяет многое: океан, года и взгляды на жизнь, в конце концов. Я знаю, моя дорогая Анастасия, Вы направились бы за моей ничтожной жизнью куда угодно, Вы были бы мне преданы навеки, но именно это меня и отпугивает. Я более не в силах давать Вам надежду на общее гнездо и совместный бюджет. Ваш любимый – приверженец более простых прелестей: любовных переписок с одними незнакомками и томных ночей с другими, но тоже незнакомками. За последние месяцы нашего общения не было ни дня, чтобы я не казнил себя, что обрекаю Вас, мелодия души моей, на разбитое сердце. Но, мой голубоглазый ангел, я не в силах более обманывать и Вас, и себя – я создан Господом для проживания своей жалкой жизни, полной искушений, но никак не любви одной единственной.

Прошу, не обрекайте себя на одиночество ни на день, после прочтения этого письма.

Это был чудесный год, наполненный томлениями по Вашему телу, подробности о котором я узнавал из ваших писем. Надеюсь, и Вам было приятно вести со мной