Линн Грэхем - Крещение огнем Страница 7

Лицо у нее блестело от пота. Она была на грани истерики, страшась подумать о том, что его сюда привело.

— А что тут такого? — запальчиво ответила она вопросом на вопрос. Небрежно бросив книгу назад на кресло, он выпрямился во все свои шесть футов и два дюйма.

— В такой позе ты похожа на маленькую скандалистку. Маме бы это не понравилось, — едко заметил он. — Кто же теперь о тебе заботится?

Кровь бросилась ей в лицо.

— Никто.

— Ты научилась готовить и хозяйничать? Ты меня удивляешь.

— Если ты сейчас же не уберешься вон, я вызову полицию! — пригрозила она.

Рафаэль не пошевельнулся, разглядывая ее с презрением.

— Не забывай, что я еще твой муж. И у меня есть все права здесь находиться.

— Нет у тебя никаких прав!

— Успокойся. Не всяким правом человек желает пользоваться, — отпарировал он. — Что заставляет тебя жить здесь? Неужели… неужели у папы неприятности?

Она с трудом распрямила плечи.

— Я не шучу. Если ты сейчас же не уберешься, я…

Рафаэль иронично рассмеялся.

— Ну давай! Вызывай полицию. Хоть посмеюсь… Самая пустая из всех угроз, и ты прекрасно это понимаешь. Все что угодно, только не огласка. — Ты так считаешь? — неуверенно отступая под его натиском, спросила она и, побледнев, опустила голову, как бы признавая свое поражение. — Ты ошибаешься.

— Не понимаю, а чего, собственно, ты так боишься? — Он помолчал. Подняв на него глаза, Сара столкнулась с неприкрытой неприязнью во взгляде его золотистых глаз. — Какое лицемерие! У тебя есть причины меня бояться, и ты их прекрасно знаешь. Но чего именно ты боишься? Насилия? Я был бы не против к нему прибегнуть, но мне не хочется в тюрьму — я не любитель тесных замкнутых пространств. Есть пары, которые отмечают приближающийся развод прощальной возней меж простынями, но если мне когда-нибудь настолько будет нужна женщина, я стану убежденным холостяком, — отчеканил он с жестокой откровенностью.

Она чувствовала себя растоптанной. Ей вдруг до смерти захотелось расцарапать ему лицо, но вместо этого она съежилась, желая только одного туг же умереть. Но постепенно обреченная, оскорбленная и отверженная женщина все-таки взяла в ней верх.

— Я ненавижу тебя, — затравленно пробормотала она.

— Что ж, это уже что-то. Ненависть — это хоть какое-то чувство. Значит, еще не все потеряно, — ответил он без всякого выражения. — С кем это ты сегодня была?

Она резко отвернулась — он нападал на нее, как и прежде, а она, не в состоянии скрыть свои чувства, доставляла ему массу удовольствия, и это мучило ее. По правде говоря, она уже давно собой не владела. И сейчас чувствовала себя незащищенной, совершенно не способной управлять собой. — А тебе-то что?

— Так, интересно. Почему бы не задать такой вопрос собственной жене?

— Он издевался над ней каждым своим словом, каждым звуком. — Хотя в твоем случае он, вероятнее всего, просто замерзнет прежде, чем ты допустишь его до себя.

Выведенная из себя этой насмешкой, она резко обернулась к нему:

— Ты так уверен?

Рафаэль замер, сведя над проницательными светло-карими глазами иссиня-черные брови.

— Эта твоя чертова самоуверенность! — судорожно пробормотала она. Ты даже мысли такой не допускаешь! Сам позволяешь какой-то шлюхе лапать себя буквально в шести футах от меня, а стоит…

— Шлюхе?

— Puta! — выпалила она, чувствуя, как у нее кружится голова от ярости и унижения.

— No es, — тут же отпарировал Рафаэль. — Я никогда не опускался до того, чтобы платить женщинам, mufieca mia.

— Не называй меня так! — выпалила она. — Никакая я тебе не кукла!

Не сводя с нее взгляда, под которым она себя чувствовала очень неуютно, он слегка склонил голову набок, и на его пышных черных волосах заиграли блики света.

— Ты мне возражаешь? Increible. Ты споришь… — он с удивлением втянул воздух. — Ты даже кричишь!

Эти слова свели на нет столь необычную для нее дикую злость, и она почувствовала себя слабой и разбитой.

— Пожалуйста, уходи, — прошептала она.

— Кто научил тебя кричать? — спросил он, не обращая внимания на ее просьбу. — Очень здоровый признак. Мне это нравится.

Она зажала уши руками.

— Ты сведешь меня с ума.

— Это как раз то, что однажды ты проделала со мной. Ты растоптала мое сердце. Два года мучений, — с болью в голосе пробормотал Рафаэль, сжимая в узкую линию чувственные губы. — Я дал тебе все. Ты же — ничего. Ты была щедра, как скупец. Ни одна женщина не позволяла себе делать со мной то, что сделала ты. Рог Dios, ты мне принесла столько страданий, что, честно говоря, я сам не понимаю, почему я стою сейчас перед тобой с опущенными руками…

Она вдруг глухо рассмеялась.

— Это единственное, чем ты еще можешь похвастать…

Кровь хлынула ему в лицо.

— Да как ты смеешь?

Эта столь знакомая ей интонация грозила бурей, и она нервно облизала губы.

— Ты считаешь, что я требовал от тебя чего-то сверхъестественного? спросил он сквозь зубы. — Всякий раз как я до тебя дотрагивался, у меня было такое ощущение, будто я животное. Ты лежала подо мной как кусок льда, снисходя до моей грязной похоти!

Теперь покраснела Сара и потому резко отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.

— Хам…

Он коротко выругался.

— Ты единственная женщина, которая меня так называет… обзывает, поправился он со скрытым намеком. — Подумать только, а ведь когда-то я был от тебя без ума… ужас какой-то.

— Взаимно.

Боль накатывалась на нее волнами. Рафаэль еще не разучился произносить красивые воодушевленные речи.

— Хам, — повторил он.

Сара побелела, смутившись. Где-то в глубине души она тешила себя надеждой, что он испытывал к ней настоящую страсть. Но вот он стоял перед ней со сжатыми кулаками и горящими от ярости глазами. Кем-кем, а хамом он никогда не был. Скорее наоборот — для такого горячего и страстного человека он был просто олицетворением ласки, терпения и доброты. Только ей от этого не легче. Она так и не смогла переступить через свои предрассудки.

Секс. Какая-то мелочь, не имеющая никакого значения, нечто, что она могла заставить себя перетерпеть, когда в этом была необходимость, как и все женщины во все времена. Те глупые аргументы, которые позволили ей избежать физической близости до свадьбы, теперь не давали ей покоя. Тогда она даже тайно гордилась тем, что разжигала в нем такой огонь. Позже, однако, она стала бояться этого пламени, всячески избегая его прикосновений.

Рафаэль, как всегда, придает слишком большое значение собственным переживаниям, подумала она горько. А о ней он хоть раз подумал? Да откуда ему знать, что такое быть замужем за ним, мужчиной до корней волос, сознавая при этом, что в постели ты — ноль? Что такое жить и чувствовать, как день за днем, час за часом ты все больше и больше его теряешь? И в конце концов опуститься так низко, что даже простить ему неверность? Она тогда просто закрыла глаза, не желая ничего видеть. Она была готова на все, только бы удержать его около себя. Она научилась этому у своей матери, прожившей бок о бок с человеком, чьи любовные похождения были столь же многочисленны, сколь и общеизвестны.