Ангел (СИ) - Шнайдер Анна Страница 7

— Желание… — эхом повторила я, любуясь мерцающими огоньками на ёлке. — Какое желание?

— Не знаю, какое. У каждого своё желание. Ты никогда так не делала, Вера?

Я покачала головой.

— Пока бьют часы, надо загадать желание и сделать глоток шампанского. И оно обязательно сбудется.

— А-а-а, — я засмеялась. — Это типа… как там… если снежинка не растает, пока часы двенадцать бьют? Только без снежинки.

— Точно.

— Хорошо, давай загадаем.

Я согласилась, но когда мы с Русланом застыли в ожидании курантов, вдруг поняла: я не знаю, что загадывать.

Я ничего не хотела для себя, кроме {него}, но загадывать людей, как желание — это всё-таки неправильно.

И поэтому я пожелала то единственное, что могла пожелать.

{Пусть Руслан найдёт девушку, которая полюбит его по-настоящему.}

Он, улыбаясь, смотрел на меня, и мне казалось — он понимает, что именно я загадала.

Ну и пусть.

Часы пробили двенадцать раз. Начался новый год. Я не знала, что он принесёт мне — нам — но на душе было тревожно.

И мы танцевали уже молча, сжимая друг друга в объятиях и вглядываясь в глаза. Не знаю, что было в моих, а в глазах Руслана я видела то же, что и раньше.

Любовь.

А потом он наклонился и прошептал мне на ухо:

{— Пускай ты выпита другим,

Но мне осталось, мне осталось

Твоих волос стеклянный дым

И глаз осенняя усталость.*}

(*Стихи Сергея Есенина.)

Я рвано выдохнула и, подавшись вперёд, поцеловала его в губы.

…Наверху кто-то громко смеялся и танцевал под быструю и радостную музыку. А я смотрела, как падает снег в темноте за окном. Мы с Русланом забыли зашторить окна, и теперь ночь вглядывалась в них… и в нас.

Смотрела я и на наши тени, которые двигались на потолке, танцуя самый древний из танцев. В детстве я боялась теней. Они казались мне похожими на чудовищ.

Разве можно не гореть, когда человек, которому ты нужен, сгорает от нежности и страсти?

И я сгорала. Сгорала вместе с ним.

Этот огонь сжёг все ненужные мысли. Не осталось ничего, кроме нас самих и снежной, вьюжной ночи за окном.

Руслан начал работать над картинами для выставки сразу после Нового года. Вместо того, чтобы писать диплом, он целыми днями сидел и рисовал.

Я думала, он будет изображать на своих картинах Рай и Ад, но Руслан решил иначе.

— Земное — это ведь люди, Вера. А всё остальное — небесное.

— Даже демоны? — я лукаво улыбнулась и тряхнула волосами-змеями. Он улыбнулся в ответ.

— Я не верю в демонов.

— Почему?

— Зачем нужны демоны, если есть люди?

5

В один из дней зимних каникул мы отправились на каток. Я сопротивлялась, уверяя Руслана, что обязательно упаду и сломаю себе ногу или шею, но он закончил мои препирательства, сказав со спокойной уверенностью:

— Я буду тебя держать.

Держать меня у него получалось всегда, с самого начала, и я поняла, что не имею права отказываться. Слишком он много рисовал в последние дни — нужно было развеяться.

Поэтому я покорно позволила увести себя на каток, надела коньки и вышла на лёд.

Да… совсем не то, что ролики. Хотя я уже почти забыла, что такое ролики, последний раз каталась лет десять назад.

Несколько раз я действительно пыталась упасть, но Руслан меня удерживал, как и обещал. Но в один прекрасный момент мы всё же грохнулись. Причём оба — я, вцепившись в Руслана, увлекла за собой и его.

Вначале было больно. Потом — только смешно.

И я смеялась, замерев в объятиях Руслана, застыв на льду, но почему-то не чувствуя холода.

Его взгляд скользил по моему лицу, лаская, и я почти ощущала на щеке его тёплые и такие знакомые пальцы…

Всего два месяца назад Руслан был для меня чужим, а теперь…

А что теперь, Вера?

Ты присосалась к нему, как пиявка, как паразит, высасывая жизненную силу, свет и любовь. Чтобы заполнить тьму, царящую в твоей душе.

Но ты не имеешь право на счастье за его счёт.

— Вера?

В глазах Руслана застыл вопрос. Я выдохнула, заглушая боль и чувство вины, и тихо сказала:

— Раньше ты один называл меня так. А сейчас ещё твой отец… и, кажется, я сама уже стала называть себя Верой.

— Вот и славно. Хорошее же имя, да?

Хорошее…

Я поймала его любящий взгляд и подумала: и только ты так смотришь на меня.

Ты один.

Той ночью я проснулась вся в слезах.

Несколько секунд лежала с тяжело колотящимся сердцем и пыталась понять, в чём дело. {Его} во сне я не видела… давно.

Поняла, когда ко мне лицом повернулся Руслан. Лунный луч, заглядывающий в окно, посеребрил его тёмные волосы, очертил контур ушной раковины, и я внезапно задохнулась от острого, как нож, чувства вины.

Оно кралось за мной с вечера, когда мы катались на коньках, и вот, ночью, настигло.

Я сжалась в комок, стараясь не всхлипывать и глядя на Руслана.

Что же я делаю?

Как же я могу?

Я, преданная человеком, которого любила всей душой, сама поступаю так же с тем, кто любит меня.

{Он} пил меня, а я пью Руслана.

Наверное, именно тогда я приняла решение уйти. Тяжёлое и душное, но правильное решение.

Никто не имеет право на счастье за счёт кого-то ещё. Принимая — отдавай, отражая — отражай.

Тьма внутри меня слабо колыхнулась в протесте, когда я, прижавшись к Руслану, ласково поцеловала его в лоб.

Она тоже хотела жить. Пить чужую силу и любовь, наслаждаться чужими крыльями, не имея своих.

Но я, Вера, падший ангел, больше не хотела её поить.

Несмотря на своё ночное решение, я не могла уйти прямо сейчас — на носу были экзамены, а после — выставка, организованная Игорем Михайловичем для Руслана. Уйти в такой момент было бы слишком жестоко.

Поэтому я медлила — а тьма внутри меня наслаждалась этим промедлением.

Последние экзамены мы сдали в конце января, а в середине февраля открывалась выставка. И благодаря тому — хотя Руслан говорил «из-за того» — что он был сыном Игоря Михайловича, шумихи вокруг было много. Руслан морщился, когда читал что-то про себя и отца в интернете, но поделать с этим ничего не мог.

А потом всё изменилось.

Выставка открылась, и люди — знакомые и незнакомые — смогли увидеть его работы. Руслан слушал и читал отзывы и статьи, впитывал в себя чужое мнение, и становился увереннее, смелее и твёрже. Он вдруг понял, что его картины могут нравиться не только ему, но кому-то ещё. И для этого не обязательно ломать себя, думая лишь о деньгах. Достаточно просто слышать и слушать чужое мнение, стремиться создать что-то не только для себя, но и для других.

Если Руслан расцветал, то Игорь Михайлович и вовсе цвёл от гордости за сына. Он из кожи вон лез, привлекая на выставку всех своих, как он говорил, «нужных знакомых», и через пять дней неожиданно оказалось, что Руслан согласился на следующее подобное мероприятие. Оно должно было состояться в сентябре.

— Не знаю, как я умудрился согласиться… — бурчал он мне вечером, выпивая одну за другой чашку чая.

— Слава — не такая уж и неприятная штука, да? — подколола я его.

— Да, — Руслан улыбнулся. — Кстати… Сколько раз у меня пытались купить «Ангела», это нечто. И такие суммы предлагали… А уж когда ты встала рядом с картиной…

— И меня коснулся краешек твоей славы, — засмеялась я, с тревогой вглядываясь в Руслана. Откуда у него эти синяки под глазами? И на лбу испарина. — У тебя нет температуры?

— Не знаю, — протянул он растерянно. Я подошла ближе и приложила ладонь к его щеке.

Она была словно кипяток.

— Иди в постель немедленно, — сказала я испуганно. — Я вызову врача.

— Вер, я просто переутомился, ничего страшного….

Но как Руслан ни упрямился, я заставила его забраться в кровать и позвонила в поликлинику. Температура на градуснике к тому времени уже перевалила за 39 градусов, и сердце у меня тревожно сжималось.