Елена Арсеньева - Преступления страсти. Жажда власти (новеллы) Страница 7

Надо сказать, что за обедом в Китае салфетками не пользовались. Вместо них обедающим подавали маленькие квадратные полотенца, обработанные паром. Ими вытирали лицо и губы после каждого блюда. Китайцы считали, что они более гигиеничны, чем сухие столовые салфетки, принятые у европейцев.

В этот день Тунчжи прислуживал Ли Ляньин. Так приказала Цыси.

На другой день оба занемогли, евнух и принц. У них открылась какая-то странная сыпь, начался жар… Придворный врач с ужасом узнал оспу. Да такую стремительную!

Вообще-то в Пекине было отмечено несколько случаев оспы. Но не во дворце, а в самых дальних, самых бедных кварталах. Как же оспа попала во дворец, почему запятнала будущего императора?

Конечно, судачили люди, он ее подцепил в каком-нибудь притоне! Ну что же, за Тунчжи водилось множество слабостей, в том числе и эта – он был блудлив. Он любил самый низкий разврат, причем чем грязнее, тем лучше. Его жена, на счастье, была беременна и не допускала его до себя, не то заразилась бы и она. Наверняка именно Тунчжи принес заразу во дворец.

Правда, странно, что одновременно заразился и Ли Ляньин. А также очень странно, что все произошло после обеда, на котором императрица почему-то заставила именно этого евнуха прислуживать сыну…

А вот, говорят, если горячим пропаренным полотенцем провести по лицу больного, покрытому заразной сыпью, а потом приложить к лицу намеченной жертвы, то заболеет и тот, чье лицо было вытерто, и тот, кто брал салфетку в руки…

Те, кто умел складывать два и два, чтобы получить четыре, получил нужную сумму. Однако предпочитали помалкивать. Вообще делали вид, что не умеют считать даже до двух, не то чтобы еще складывать какие-то числа!

Цыси горько рыдала, оплакивая сына. Конечно, ей было его жаль… Конечно, она могла убить одного только своего неверного возлюбленного. Но, поразмыслив, решила, как говорится, прикончить одним выстрелом двух куропаток.

Тунчжи… Он вырос. Ему не нужна уже опека матери. Он сам жаждал править страной, причем все больше склонялся к тому, чтобы отдать Китай во власть «белых дьяволов» и перенять всю ту европейскую заразу, которой был уже пропитан мир. Между прочим, и оспу в портовые кварталы привезли из Индии британские моряки! Так что рано или поздно Тунчжи, завсегдатай портовых кабаков, все равно заразился бы. Да еще и полдворца перезаразил бы, пока распознали бы болезнь…

Наверное, кому-то это может показаться смешным – что императорский сын послужил орудием убийства какого-то евнуха. Однако Цыси придерживалась той точки зрения, что во имя желанной цели хороши любые средства, даже если они по степени превосходят самую цель.

Что же касается Ли Ляньиня… Цыси, конечно, тосковала по нему втихомолку, но не так горько и долго, как предполагала. На свете слишком много других мужчин, которые сочтут за счастье хранить верность императрице!

А главное… главное, она поняла: никто из ее любовников, временных или постоянных, не заменит главной любви ее жизни. Власть не изменит Цыси – надо только не выпускать ее из рук. Власть будет вечно верна Цыси. Надо только вовремя убирать с дороги соперников. Конечно, мужские объятия доставляют великое наслаждение, но ни с кем не испытывала Цыси такой услады, как от одного лишь осознания себя всемогущей правительницей страны. Муж, сын, евнух Ли Ляньин… Да стоит ли вспоминать о них? Теперь самая большая любовь ее жизни – Власть – снова принадлежала ей!

А лучший придворный для поддержания этой власти – утонченное коварство. Никакого проявления жестокости! Быть со всеми мягкой, как масло. Ни одного грубого слова! Но внутри… пусть орхидея благоухает своим смертоносным ядом, который убьет каждого, кто посмеет ее сорвать.

Цыси вновь объявила себя правительницей Китая. Однако вдова Тунчжи осталась беременна. Если бы невестка Цыси родила наследника, он бы со временем получил право занять трон. Это не устраивало Цыси. Однако еще одна смерть в императорской семье была бы вызовом знатным фамилиям. Легко было расправиться с девкой, на которой хотел жениться Ли Ляньин, но убить невестку…

Цыси создала совершенно невыносимую жизнь для невестки. С нежной, приветливой улыбкой лишила ее самого необходимого. Куда-то вдруг исчезла, например, вся обувь, в которой только и могла передвигаться настоящая китайская красавица с изуродованными крошечными ножками. Вдова Тунчжи и шагу не могла шагнуть на своих копытцах. А служанки ее все до одной вдруг начали болеть. Никто не мог прийти помочь ей. Она пыталась пройти по двору, смешно ковыляя, но падала наземь – и все хохотали вокруг, а императрица только качала головой: какая глупая, какая неуклюжая, какая уродливая у меня невестка… ах, бедняжка…

«Бедняжка» понимала, что дальше будет только хуже. Ей уже самой не хотелось жить. Но законы Китая таковы, что жертва Цыси не могла покончить с собой – за это преступление против религии и нравственности вырезали бы весь ее род. Тогда молодая женщина просто прекратила есть, что не относилось китайскими законами к самоубийству, и через несколько дней умерла от истощения, так и не родив наследника.

Довольная Цыси назвала очередным императором своего четырехлетнего племянника Цзай Тяна, которому дали императорское имя Гуансюй, что означает – «бриллиантовый наследник». Цыси вновь стала регентшей и восхищенно отдалась Власти, предвкушая несколько лет полного, не разделимого ни с кем блаженства.

Так приятно иногда пожить в свое удовольствие! И пусть отдохнет ядовитое жало ее коварства…

Однако в 1889 году Цыси была вынуждена оставить регентство. Молодому императору исполнилось девятнадцать лет, но официальное вступление на трон было отложено до его женитьбы. Цыси занимала резиденцию в окрестностях Пекина. Дворец ее был великолепен – мраморное чудо среди зелени деревьев, окруженное озерами, на глади которых покачивались цветы лотоса. В доме было много украшений из чистого золота. Подобную роскошь могли себе позволить немногие монархи. Цыси продолжала по своему усмотрению тратить деньги из императорской казны. И вообще вела себя, как человек, облеченный верховной, безграничной властью.

А между тем власть уже ушла от нее…

Если она находила в своем саду опавший лист или лепесток, что, как ей казалось, придавало саду неухоженный вид, то приказывала пороть евнухов-садовников, а иногда и отрубать голову. Но это было все, на что она способна! У нее возникало ощущение, будто она лежит в постели с евнухом, у которого нет «дилдо».

Цыси было пятьдесят пять лет, и ее не устраивала уединенная жизнь в загородном дворце. Она хотела управлять страной через императора, которого сама выбрала! Она надеялась на это! Но Гуансюй был добрым, образованным, прогрессивным человеком, он стремился вывести Китай из изоляции, за которую цеплялась Цыси. Ее ужасало количество иностранцев, которым племянник разрешил жить в стране. Всех их она подозревала в намерении превратить Китай в свою колонию.