Красавица и Босс - Агата Лав Страница 7

Мне показалось это остроумным, но сейчас глупым.

— Хорошо, — он кивает.

Бьерн проходит мимо меня, направляясь в центр комнаты. Воздух, потревоженный его движением, чиркает по носу и я улавливаю запах алкоголя.

— Иди сюда.

Он хватает меня за локоть и тащит за собой. Шок ударяет в висок наотмашь, я не успеваю ничего осознать, как Хансен бросает меня на кровать. Он надвигается и начинает расстегивать рубашку, его сильные пальцы злыми рывками выдергивают пуговицы из петель, а его дыхание становится густым и обволакивающим. Я цепенею из-за его грубости, в которую до сих пор не могу поверить.

— Бьерн, нет…

— Чего тянуть?

Острая усмешка кривит его губы. Те самые губы, которые так нежно и правильно целовали еще утром.

Бьерн переносит ладони на ремень брюк. Я вижу, как наливаются его рельефные мышцы, он часто дышит и каждый выдох как плевок. Накачанная грудь вздымается, я поднимаю глаза выше — по мощной шее с выпирающим кадыком, по темной щетине, заточенным скулам и жесткой складке между бровей — и пытаюсь увидеть перед собой прежнего Бьерна.

Но картинка ломается. Это он и не он одновременно.

— Я не могу так, — я качаю головой.

Мне надо срочно встать с кровати. Я уже чувствую, как в груди зреет истерика. Еще чуть и она выплеснется неконтролируемым потоком.

— Можешь, — Бьерн придавливает меня уверенным голосом, а потом собственным телом.

Он наваливается на меня, разводя коленом мои ноги. Матрас прогибается под его массивным весом, я проваливаюсь глубже, почти что в бездну… Меня обжигает его каменное тело, а мужские выдохи действуют как ток. Только разряд зашкаливает, он мучает меня, а не возбуждает.

— Хватит ломать комедию, — произносит Бьерн, касаясь губами моего виска вместе с влажным поцелуем. — Я всё знаю, Валентина. Ты отлично отыграла свою роль, я поверил каждой мелочи. Наивная, нежная. Всё в точку, я повелся. Если бы не та запись…

Он снова усмехается, а его ладони дергают мою майку наверх. Я выбрасываю руку наверх и со всей силы прикладываю его по щеке. Я отворачиваюсь, закапываясь лицом в подушку. Прячусь, потому что чувствую, что больше не могу сдерживать слезы. Меня прорывает, я перестаю понимать где я и с кем, всё смешивается, прошлое и сегодня, и мне становится тесно в груди. Как будто вокруг одни осколки, мои слезы и заикающиеся выдохи, мои воспоминания и те мгновения, которые я так надеялась оставить в Москве.

Рык Бьерна возвращает меня в реальность. Он встряхивает меня, наши взгляды вдруг пересекаются и в нем неожиданно потухает вся злоба. Я буквально вижу, как его огненные эмоции превращаются в пепел.

— Ты дрожишь, — кидает он. — По-настоящему…

— А как я могу еще дрожать? Ты пугаешь меня, Бьерн.

Я снова отворачиваюсь. Пытаюсь выползти из-под него, но тело едва слушается меня. Кажется, я до сих пор плачу. Какое-то безумие, я не могу принять всё то, что сейчас происходит, и даже зажмуриваюсь, чтобы не видеть лица Хансена.

Я хочу исчезнуть.

Просто раствориться в воздухе.

До этого я мечтала спрятаться ото всех, но теперь мне кажется этого мало. Надо самой превратиться в пепел.

— Бросай это, Валентина, — хрипит он, обхватывая пальцами мой подбородок и заставляя вновь посмотреть на себя. — Расскажи мне правду. Как есть.

Он подтягивает одеяло, чтобы укрыть мое тело. В его сильных ладонях снова деликатность, а по глазам видно, что я напугала его. Или шокировала, он протрезвел за несколько мгновений и снова напоминает того Бьерна, рядом с которым я не боялась остаться наедине. В плечо которого уткнулась в первый же день, задремав в вертолете.

— Говори, — нажимает он.

Бьерн проводит шершавыми подушечками по моим щекам, собирая слезы.

Глава 10

Бьерн

— Я сбежала из института, — Валентина запиналась после каждого слога, будто кто-то держал ее за горло. — Я не могла там оставаться… Мне было страшно и больно. Я не знаю, как объяснить. Наверное, мама права и я слабачка, я сломалась при первой же трудности.

— Стоп.

Ее пришлось остановить. Девушка путалась, заговаривалась, из-за эмоций ее русский акцент усилился. Бьерн едва понимал ее, но остро чувствовал, что должен понять каждое слово. Это было по-настоящему важно.

— Ты училась в Москве? — он решил задавать вопросы, чтобы помочь ей.

Он на время выбросил из головы все факты, которые узнал от друга из Осло. Хансен хотел выслушать ее, он не мог ничего поделать и верил Валентине, когда оставался с ней наедине. Он с презрением назвал ее игру комедией, но снова и снова велся на нее.

— Да, я сбежала из дома и поступила в хороший вуз, — она закивала. — Мама хотела, чтобы я училась в Англии. Она уже подготовила документы и выбрала, где я буду жить. Она всегда всё выбирала за меня, я дружила только с теми девочками, которых одобрила она. Носила одежду, которую выбрала она. Я не преувеличивала, так было на самом деле. Я просто устала, я не могла больше подчиняться ей.

— Твоя мама богата?

— Да, она известный юрист. Она родила меня для себя, она всегда так говорила.

Девчонка была совершенно безоружна сейчас. Говорила правду, оглушенная его грубостью и вызывающей силой. У Бьерна сводило скулы, он ощущал ее затравленную дрожь на собственном теле. Он помог ей опуститься на подушку, взбил ту и прислонил к стенке.

— Что случилось в институте?

Она дернулась. Бьерну пришлось придержать ее за плечи, чтобы она не ударилась об стену.

— Тише, — прошептал он, запуская ладонь в ее волосы. — Тебе нужно кому-то сказать…

— Моя мама оказалась права, — Валентина обреченно улыбается. — В этом мире всё решают деньги. Я попала в группу с детьми богатых родителей. Думала, что у меня получилось подружиться с ними, хотя я не рассказывала, кто моя мама. Я как дурочка поверила, что статус не имеет никакого значения, главное, какой я человек… Все эти наивные глупости.

Валентина до скрипа схватила край подушки. Бьерн положил ладонь на ее пальцы, чтобы она не поранилась.

— Была вечеринка в доме одного парня, — она сглотнула и резковато облизала губы. — Было весело, а потом Игорь, так звали главного в их компании, позвал меня в другую комнату и сказал, что я должна раздеться.

Бьерн думал, что был зол час назад. Но настоящая опаляющая ярость накрыла его сейчас. От ее слов слабым голосом, от судорожного дыхания и от той противной картинки, которая родилась в его мозгу после ее признания, помутнело перед глазами. Хотелось крови, причем хотелось