Раутборд Шугар - Сладость мести Страница 71

— Ба, какой, однако, бросок камикадзе можно было бы отсюда совершить, — произнес он вслух. И тут же в голове сержанта Буффало Марчетти зажглась одна из сигнальных лампочек. Идея проклюнулась.

Долги, займы, спад экономической активности — это были проблемы, требующие постоянного внимания Кингмена Беддла, но сейчас его гораздо больше волновало то, что экс-любовница, всегда подвергавшая его опасности, самым глупым образом впутала его в грязное полицейское дело и, чего доброго, может обнародовать крайне неприглядное прошлое бывшего любовника. А ведь до сегодняшнего дня картинка его жизни выглядела безупречной. Да и сам Кингмен уверовал в то, что он божество, смело шагающее в золотой собор, качающийся на волнах земного богатства. И то, что миф о его историческом восхождении к Олимпу может подвергнуться скрупулезной проверке такого проницательного и недоверчивого типа, как сержант Буффало Марчетти, доводило его до бешенства. Для прессы и биографов, обожающих легенды о людях, создающих себя сами, существовали агенты по связям с общественностью и гора поддельных и полуподдельных документов, подтверждающих его новую личность, но что касается Марчетти, тут, если вовремя не подсуетиться, можно ждать чего угодно. Он поднял трубку, уступая чувству внутренней тревоги.

— Привет, привет, — прибегнул он к самому мягкому своему шепоту.

Я наозорничал, попробую теперь шелковый голосок.

— Привет. — Он сразу же представил, как она сейчас прикуривает сигарету, примостив трубку на плече. Старые воспоминания, а впрочем, почему старые? Он все же помнил ее. Что-то родное — и сексуальное — шевельнулось в нем. — Я только что прокручивал «РОЛОДЕКС» и вот…

— Кингмен, кобелина ты говенный! — Он готов был поклясться, что Тенди улыбается.

— Звоню узнать, как ты там. Какой ужасный случай в Косметическом центре! Ты в порядке?

— Испугался, засранец, испугался за меня… Она была отличной девчонкой, Кинг. Я действительно чувствую себя ответственной. И что это за дела со всеми этими китайскими пытками, Кинг? — Он прямо чувствовал, как Тенди при каждом выдохе выпускает дым из ноздрей. Он помнил ее тело до миллиметра, правда, таким, каким оно было два года назад.

— Я не понимаю и все тут, Кинг. Этот случай всех нас выбил из колеи. У нас тут у всех прямо руки трясутся! Бедная Келли! А теперь эти шакалы-фараоны…

Она мирно беседовала, оставив за рамками главное: ГДЕ ТЫ БЫЛ ЭТИ ДВА ГОДА? Я ХОТЕЛА СТАТЬ ТВОЕЙ ЖЕНОЙ, УБЛЮДОК. ЭТО ВЫЛО БЫ ГРАНДИОЗНОЕ ДЕЛО!

— Тенди!

— Да?

— Думаю, нам надо бы кой о чем поговорить.

— Валяй!

— Лично, с глазу на глаз. Я очень беспокоюсь.

— Когда именно, Кинг? — Ее голос источал обычные хрипловатые нотки, всегда возбуждавшие его.

— Пять пятнадцать, у тебя, если устроит.

— Я все еще живу одна, так что устроит. — Она опустила трубку и кончила сушить ногти. Она наденет пояс с красными подвязками. Что за черт! Может быть, до Кингмена начинает доходить?

— Кинг, мистер Куросава только что вступил в коридор. Он вот-вот войдет в твой частный лифт. Я бы посоветовала встретить его у лифта, Кинг. Японцы, ты же понимаешь.

— Да, да, Джойс. Вытаскивай гейш. Я иду. — Он повернулся к дочери. — Позволь представить тебя обезьяне из высших сфер бизнеса.

— Папа! — При всем неровном и поверхностном воспитании, интеллектуальная, совершенно нематериалистичная, Другая оказалась чувствительной к подобным расистским выпадам: — «Обезьяна» — это оскорбительное и неуместное слово.

Кингмен лишь ухмыльнулся в ответ. Похудевшая до размеров манекенщицы с подиума — во многом благодаря дружбе с Флинг, — распрощавшаяся с детской избыточной полнотой, она была привлекательна и мила в духе прерафаэлитов. Сама миловидность — с клубком проблем внутри. Мечта поэта Викторианской эпохи. Беспокойный и мятежный дух за аристократическими чертами лица. Внутри — борьба, вечное — с детских лет сомнение. Этот скрытый от постороннего конфликт, тем не менее, придавал ей выражение трепетности и хрупкости, хотя в действительности она была независима в решениях, и за каждым ее шагом стояла строго определенная цель. Ее внешность всегда порождала противоречивые чувства. От вздернутого носика исходила иллюзия строгости, драматически распахнутые глаза кричали, казалось: «Помогите! Я одна!», но выступающий вперед подбородок как будто предостерегал: «Держись подальше, приятель!»

Гейл Джозеф сказала однажды Ох-Уж-Этому-Бобу, что, если бы они запустили в производство серию интеллектуальной косметики — скажем, Джейностиновскую серию, — Другая оказалась бы для нее идеальной фотомоделью.

Но учитывая доставшееся ей от отца обаяние, хрупко-скульптурную материнскую красоту, интеллект девушки и деньги ее родителя, Энн Рендольф Беддл II явно светило что-то получше, чем карьера фотомодели. Это было произведение искусства, но требовалось вглядеться и разобраться, чтобы в должной мере оценить ее.

Вот и теперь, сопровождая отца по застеленному роскошными бургундскими коврами холлу Беддл-Билдинга, она скользила по покрытию своими креповыми туфлями, бок о бок с самым пронырливым дельцом десятилетия, как легкое неземное создание.

— Как мать, цыпленок? — Кингмен обхватил рукой тонкое плечо дочери.

— Нормально. Я собираюсь в Эджмиер сразу после освящения Беддловского дома престарелых в пятницу, а затем на конец недели — в Боксвуд. Бабушка организует суаре для своих южан. — Она улыбнулась. Чудесной улыбкой — ее улыбка всегда была сюрпризом, поскольку редко появлялась на лице девушки.

— Отлично, отлично. Мои наилучшие пожелания дедушке. А дядя Джеймс?

— Охотится с утра до ночи.

— А Вирджиния?

— Жаждет публично выпороть Кинга.

— Боксвуд?

— Процветает.

— Хорошо. Если Вирджиния и дальше будет выходить из берегов, скажи, что я продам Боксвуд японцам за гроши и по частям. Это ее немного утихомирит. — Он неприязненно осклабил зубы.

— Папа, пожалуйста, никогда не впутывай меня в свои отношения с моими родственниками. Я не собираюсь обсуждать с тобой характер матери и бабушку Вирджинию. — Голос Другой звенел, как голос истинной южанки.

— Как тебе работается с Гейл, этой леди-драконом?

Другая откинула с алебастрового лба короткую прядь волос. Вообще-то, она получала удовольствие, тратя лето на работу в фирме Гейл Джозеф.

— Она чудесный наставник. Вся горит страстью к своей работе. Меня это восхищает. И она слышит каждого из нас, из тех, кто в ее команде. Я очень уважаю ее за это. — Выражение лица Другой было болезненно серьезным.