Чужая жена – за долги (СИ) - Белая Яся Страница 8

– Он запер вас, чтобы вы сбежали со мной, – честно признаётся Кирилл, подтверждая мои догадки о причинах разыгравшего у нас дома спектакля.

– Феерично! – замечаю я, кривя губы в горькой усмешке. – Собственный отец!

– Поверьте, ни он, ни я не стали бы действовать подобным образом, если бы были уверены, что вы не натворите глупостей.

Его голос тоже срывается, дрожит, бьётся о стену моего отчуждения. Но Кирилл не оставляет попыток достучаться до меня.

– То есть то, что я хочу уехать в Москву учиться на флориста, для вас глупость? – и всё же эта противная предательская дрожь прорывается в мою пылкую речь, портя впечатление. – Предлагаете мне предать мечту?

Он всё-таки приближается и берёт меня за руку, а потом и вовсе требует:

– Дарина, посмотрите на меня.

И не знаю почему, – оттого ли, что приказ звучит мягко, почти просящее, или оттого, что мне самой хочется видеть его глаза, – я починяюсь.

Наши взгляды скрещиваются. В его глазах – сейчас тёмных, почти чёрных – плещется тревога, боль, нежность, вина.

Он снова целует мне руку, но только в этот раз – перевернув ладошкой вверх, в самый центр, посылая от кисти до плеча электрический импульс.

– Я люблю вас, Дарина, – говорит он, возвращая в голос бархат, а во взгляд – сияние, – и меньше всего на свете хочу к чему-то принуждать. А уж тем более – к замужеству. Но вы не оставляете мне выбора.

– Вот как, – фыркаю я, пытаясь высвободить руку, но он не намерен меня отпускать, удерживая бережно, но крепко, – поэтому вы решили не оставить выбора мне?

– Да, потому что вы – не ведаете, что творите. Не думаете о последствиях.

– А вы, – смотрю ему прямо в глаза, – вы думаете? Как вы станете жить с женщиной, которую заставили отказаться от мечты?!

Он морщится.

– Вот только давайте без пафоса и патетики. И да, думаю. От мечты вам отказываться не нужно. Вы просто не поедете в Москву.

– Почему? Потому что вы с отцом так решили?

Он горько усмехается.

– Нет, Дарина, потому что вы – не знаете жизни. Вы – тепличный цветок, бережно лелеемый любящими родителями. Вы не представляете, что с одинокой юной девушкой может случиться в чужом огромном городе. Реальность просто растопчет вас. Дарина, сейчас мужчине хочется извиниться перед вами, за то, что он иногда позволяет себе смотреть на вас с вожделением. И да, я хочу, чтобы вы такой и оставались. Хочу беречь вас, холить, лелеять, как делали ваши родители. Защищать от всех бед и невзгод. Просто позвольте мне это – выйдете за меня.

Его слова заставляют утихнуть мою злость. Потому что он прав, и родители правы – я не знаю жизни. Деньги для меня действительно пока что растут на деревьях. И да – мне очень-очень страшно уходить в большую жизнь самой. Но… разве согласиться сейчас – не значит сдаться? Утратить право голоса и отказаться от права выбора? И поэтому я достаю последний и, как мне кажется, самый веский аргумент:

– Но я не люблю вас.

Кирилл вздрагивает, как от удара, бросает на меня какой-то странный, болезненный взгляд, но произносит уже спокойно и даже как-то буднично:

– Я знаю. Вы пока не умеете любить. Я вас научу.

Какой самоуверенный!

Хмыкаю:

– А если так и не полюблю?

– Значит, я – плохой учитель.

Убеждать он умеет, этого не отнять. Тем более что у меня закончились аргументы.

Вздыхаю – выбора мне не оставили – и тихо произношу:

– Согласна.

Лицо Кирилла сияет, он наклоняется и нежно целует меня в губы. А потом, улыбнувшись, говорит:

– Третий – примирительный – поцелуй.

И я, почему-то, даже не злюсь: наверное, вымоталась за сегодня эмоционально. Впрочем, сегодня медленно ползёт к концу. Вон уже утренняя заря разливает пурпур по серебру озёрной глади.

Кирилл привлекает меня к себе, прячет в объятиях, и мы так и стоим, наблюдая, как занимается новый день.

– Зря букет выбросила, – говорит он, легко переходя на «ты», – он очень тебе шёл. К тому же цветы твои любимые.

– Откуда ты знаешь? – фыркаю я, тоже отбрасывая «вы» – мы ведь решили быть семьёй.

– Я многое о тебе знаю, – он наклоняется к уху и обдаёт меня горячим дыханием, – даже какого цвета твои любимые трусики.

Заливаюсь краской, выскальзываю из его объятий, смотрю зло и соплю.

– Не злись, ПоДарёнок, – ласково говорит он, – хотя злость тебе очень идёт. Просто собирать информацию об интересующем объекте – моя работа.

– Я – интересующий объект? – вскидываю голову и бросаю на него, хочется надеяться, грозный взгляд.

А у Кирилла в глазах пляшут бесенята. Сейчас я могу рассмотреть цвет его глаз – серо-синий, как у грозового неба, и ресницы – пушистые, длинные, на зависть любой девчонке. При свете солнца мужчина кажется ещё более нереальным. Ночь способна воплощать фантазии. А день… День – высвечивает реальность: тёмные волосы с золотистым отливом, смуглая кожа, прямой нос, чётко очерченные губы, твёрдая линия подбородка. Ни одного изъяна – не в лице, не в фигуре. И это будоражащая аура спокойного хищника. Так, наверное, выглядели боги, когда принимали человеческое обличье.

Впрочем, напрасно я решаю, что хищник спокоен: мгновение – и я оказываюсь в его объятиях. Вскидываю руку в попытке оттолкнуть, но он тут же перехватывает моё запястье, сжимая его аккуратно, но так, что становится понятным, кто здесь главный. И проводит языком по нежной коже, от чего в низ живота бьёт горячая волна. Я выгибаюсь в его руках, как травинка на ветру. И замечаю, как опасно загораются его глаза – в них пламя и голод. Это гипнотизирует, завораживает.

Он наклоняется к уху и обжигает кожу шёпотом:

– О нет, ты не объект, – теперь поцелуи уже без счёта, горячей дорожкой от уха к ключице, – ты наваждение. Одержимость. Соблазн. Ты сводишь с ума.

Голос низкий, хриплый, бархатный. Отзывается внутри меня сладостными вибрациями.

И в тот миг, хватаясь за его плечи и судорожно хватая воздух, потому что он вдруг весь выгорел, я почти верю, что научусь любить этого невозможного мужчину…

Глава 4(1)

Под утро я всё-таки отключаюсь.

И просыпаюсь от возни у двери. Несколько минут испуганно оглядываюсь, не в силах сообразить, где я нахожусь. Потом понимаю, пугаюсь ещё больше, тяну на себя одеяло. Хотя уснула вчера полностью одетой, даже туфли не сняла.

Дверь, в конце концов, открывается, и на пороге появляется вчерашний рыбоморд. Лыбится довольно. Проходит в комнату, ставит на стол поднос, где я замечаю овсянку, гренки и сок.

Рыба ухмыляется:

– Босс добрый сегодня. Глянулась ты ему. Сказал вот кормить. Не любит голодных и несчастных трахать.

Хлопаю глазами:

– Он же собирался меня трахать, – грубое слово мне самой режет слух, но я всё же произношу его: не любовью же Вазир со мной заниматься будет?! – когда моего мужа найдёт?

Рыба гыкает:

– Да это как настроение у него… может, и сегодня. Говорю же, глянулась ты ему. Любит он таких – беленьких, тоненьких, – а у самого глаза сально блестят, и слюна едва не капает. Меня передёргивает. Невольно вспоминаю, как смотрит на меня Кирилл – с восторгом, страстью, нежностью. Так же и касается.

Рыба моё передёргивание по-своему понимает:

– Да ты не ссы, девка. Босс, пока сам не попробует, другим не даёт.

Утешил!

– И жри, силы понадобятся.

Киваю:

– Хорошо, поем. И, – скромно опускаю глаза, – ты не мог бы выйти. Мне надо всякие женские дела сделать.

Он соглашается:

– Пожрёшь – стучи. Мы с парнями – сразу за дверью.

Он уходит, а я хватаюсь за голову: перспективы у меня такие, что в пору в петлю лезть. Если этот Вазир… поимеет меня – как я потом буду Кириллу в глаза смотреть? Как мне потом с этим жить?

Ну где же, где же мои спасители?

Дверь в стене, как я и предполагала, ведёт в ванну. Здесь только мыло и полотенце, нет даже зубной щётки. А сама ванна – глухой коробок: ни окна, ни какого-то отверстия.

Уныло полощу рот водой (почистить зубы хочется просто смертельно), и плетусь в комнату. Хожу босиком, потому что на моих «шпильках» бегать туда-сюда тяжеловато.