Любите женщину за грех - Юлия Вадимовна Клименко Страница 9

Фатальная укротительница

Мне пожар в груди раскалила.

Искушенью поддаться готова я

Столь желанной жрице любви.

Осыпать бы ее бриллиантами

Бедной душе своей вопреки.

Безвозвратно потеряна, грешница

Беззаветно я ей отдалась

От мужского плеча с той секунды

Бесследно я отреклась.

* * *

Твоя лирика, милый, наскучила,

Надоели пустые слова

Опостылело одиночество,

Разорвало пространство вина

Обвенчалась я нынче с горечью,

Изопью эту чашу до дна,

Так и слышу я это пророчество:

Одинокой средь бытия

Поднимаю я к свету прах

Прошлой нашей любви

Мне б развеять его во вселенной

Возроди меня иль умертви

Испила чашу, полную яда,

В чёрной бездне продрогшей лежу,

Нет ни прошлого, ни грядущего,

О текущем тебе расскажу

Я сожгла себя до костей,

Превратилась душа моя в лёд,

Ну а сердце моё по прежнему

О тебе всё также поёт.

Мадлен

Моё голое тело движется в танце, словно маятник. Бёдра плавно выводят восьмёрки: вправо и влево. Я скольжу руками по талии, потом по груди, по шее и зарываюсь в копну своих рыжих волос. Я удовлетворенно прикрываю веки, блаженно улыбаюсь. Сквозь шум и писк в моих ушах прорываются звуки музыки, но не чистые, а словно я под водой. Я подношу к губам опиумную трубку. Затягиваюсь. Задерживаю дыхание. Запрокидываю голову. И выдыхаю дым. Не снимая с лица улыбки, я приоткрываю глаза. Вокруг меня закружилась мастерская моего друга-художника – Луи Дюбуа. Кто-то приобнимает меня за талию, через секунду вижу – это моя подруга Вита. Она сладко и нежно целует меня. Наши языки переплетаются. Луи подносит нам два бокала со спиртным, приговаривая: «Хорошие девочки». Прямо передо мной на полу два друга Луи, их имен я не знаю. Они похотливо смотрят на нас и улыбаются. Мы с Витой, проглотив одним залпом содержимое стаканов, подзываем мужчин подойти ближе. Они встают со своих мест. Один из них приближается ко мне и целует в шею. Я глубоко вдыхаю и закрываю глаза.

Открываю их от шума воды, которая уже начала выливаться за границы ванной. Спешно выключаю кран. С плеском выхожу из ванной, прохожу в «комнату порока». Некоторое время смотрю на распластавшиеся тела, которые не в силах прийти в себя от ночи сладострастия, на лежанке в мастерской Луи. Окидываю взором помещение. Кругом валяется грязная посуда, впопыхах снятая одежда, а в воздухе стоит дурной запах.

«Поднимайте свои задницы, придурки! Или я должна опохмеляться в одиночестве?!» – прокричала телам я, своим неожиданно охрипшим голосом.

Впятером мы сидим на том же полу, завтракаем. Свет утра пробирается сквозь дешевые белые занавески и ложится на мои ноги. Я жую круассан, глажу себя по бедру, и задумчиво наблюдаю за тем, как в лучах солнца летает пыль. Голос Луи выводит меня из прострации:

«Мадлен, детка, ты не забыла, что сегодня тебя будет ожидать мой друг, почтенный господин?».

«Слишком большие деньги для того, чтобы я могла забыть про него», – ответила я.

«Обязательное условие, Мадлен!», – продолжил наставлять меня Луи, подняв указательный палец вверх и закусив огурцом – «Он хочет, чтобы ты надела ВСЕ свои лучшие украшения, а также самое восхитительное платье, что у тебя есть».

«Без проблем», – не желая тратить силы на пустую болтовню, ответила я.

Уже вечером я сижу перед зеркалом в своей дешевенькой квартирке. Однако, я мечтаю о доме, поэтому страстно коплю на него, отказывая себе в мелких радостях жизни. Сейчас мне хватает того, что у меня есть. Карьера натурщицы приносит немало денег. Мое имя стало достаточно известным в Париже, так что, еще десяток таких заказов, как сегодня, и я смогу завязать с этим. В конце концов, это немалое достижение – быть на стольких картинах французских художников. Я – муза, без меня они бы не написали свои портреты. Многим даже удалось сделать на выставках с моим участием хорошее состояние. Так что, даже такое исчадие ада, как моя вульгарная энергетика и чрезмерная развращенность, и то приносили пользу людям. Так я себя успокаивала. В конце концов, это лучше, чем жить за счет мужа и потакать его капризам, оставаясь в его тени. Нет, ни за что! Смерти подобно! Мне нравится принадлежать лишь самой себе. А этих глупых созданий – мужчин, что млеют перед каждой мало-мальски красивой грудью, разводить на деньги. Их простота помогает копить на мою большую мечту и оплачивать курительную смесь для опиумной трубки, за это им и спасибо.

Пока мой разум следовал за моим внутренним диалогом, руки уже накрасили губы яркой алой помадой, обильно покрасили ресницы тушью и надели перстни. Осталось лишь платье.

Напевая себе под нос песню, иду во мраке по дороге, а сама оборачиваюсь на каждый шорох: «Да что это со мной такое, я же не из трусих!». Подхожу к нужной двери, стучусь.

Мужчина показался мне приятным. В каждом из художников, что рисовали меня, я старалась найти то, что нравится мне. В каждом есть что-то, это точно.

«Это будет необычная картина. Возможно раньше ты не делала ничего подобного». После этой интригующей фразы он пригласил меня спуститься в подсобное помещение. Увиденное там, повергло меня в шок: цепи, веревки, металлические грузы, и посреди этого «набора мучителя» – мольберт и краски.

Я сажусь на высокий стул. Одну мою руку он приковывает к цепи, подвешенной к потолку, и отходит к мольберту, не сводя с меня восхищенных глаз.

Спустя пятнадцать минут он выдает: «Мадлен, ты самая великолепная женщина, которую я когда-либо встречал. Я сделал всего лишь набросок, а уже вижу, что эта картина станет самой продаваемой в Париже. Вот только, думаю, вторую руку тоже нужно заковать в цепи, так силуэт будет выглядеть тоньше и изысканней». Так, моя вторая рука тоже оказалась поднятой кверху.

«Мадлен, крошка, я бы рисовал тебя всю жизнь, честно слово!». Я кокетливо засмеялась: «Да что Вы, мисье! Однако, благодарю, что потакаете моей самовлюбленности. Только вот… Может сделаем перерыв?», – я скорчила страдальческую мордочку.

«О, безусловно, Мадлен», – после этой фразы он широкими шагами направился к лестнице, ведущей на выход.

«Стойте! Вы, кажется, забыли открепить меня!», – в конце фразы мой голос притих.