Пылающая для Древнего. Пламя (СИ) - Тит Лаура

Пылающая для Древнего. Пламя

Лаура Тит

Глава 1

Я дурел от запаха ее кожи. От черных как уголь волос, что рассыпались мягкими волнами на постели. Глаза как дикое зеленое пламя, сводили с ума по ночам, от ее взгляда хочется выть диким зверем, кинуть к ее стройным ногам выдранное из грудной клетки прогнившее сердце, чтобы взяла его и посадила в свою ржавую клетку. От одного лишь ее взгляда дико трясет крупной дрожью от похоти к ней, до жуткого сумасшествия становится тесно в паху. Хочу, чтобы смотрела на меня не с притворной нежностью, кричала подо мной от бешеного удовольствия, выкрикивала МОЕ имя. Заклеймлю собой каждый кусочек ее тела. Выжгу его имя из ее сердца, а если не поможет, то вырву его с лохмотьями кожи и сожру. Проклятая тварь. Теперь твоя жизнь превратится в ад. Я буду ломать тебя день за днем, пока не подчиню себе. Ты склонишь колени передо мной. Пока ты носишь ЕГО в своем сердце, я буду выворачивать твою душу наизнанку, убивая всех, кто дорог тебе, затмевая ЕГО любовь дикой болью. Ты ненавидишь меня всем нутром, прожигаешь своей ненавистью, зеленым пламенем, считаешь меня зверем… О, да-а-а… А-ма-ра… я позволю тебе так думать обо мне, но я хуже… на-мно-го хуже. Погребальный костер только для нас двоих, девочка. Ты обречена самим Древним.

***

Мерцающая пыль сорвалась с ее морщинистой сухой ладони в лицо, окутывая своим ядовитым облаком. Сердце зашлось в бешеном ритме. По телу прокатилась волна дикого страха. Мысли спутались, застилая глаза красной пеленой, сквозь которую увидела пылающий город, пожираемый адским пламенем. Крики. На мертвых лицах застыл ужас.

Встряхивая головой видение, хватала пересохшими губами воздух. Вглядывалась в старуху перед собой с пустыми глазницами, что пригвоздила своим проклятым шепотом к месту, не давая телу и шелохнуться. Ее смрадное дыхание ворвалось в мои легкие. Шевеля бесцветными губами, она зашептала скрипучим голосом, вскинув голову к светлому небу, впиваясь холодными скрюченными пальцами в мои запястья:

— Смерть и муки… Душа болит… — глухо застонала она, будто от боли. — Истерзана в клочья. Твой Свет поглотит тьма и сгустится над тобой непроглядный мрак, окутывая своим покрывалом, — смотрела на меня своими черными дырами. — Все отвернутся от тебя, — вскинув голову, захохотала, как сумасшедшая.

Дернула головой, стряхивая с себя ее руки.

— В звере найдешь успокоение.

Склонилась ближе:

— Сила возрастет твоя, как ненависть и та боль, что тебе причинят. Нет места там для сострадания и прощения, только утрата и только печаль, — стучала своим узловатым от времени пальцем по моей груди.

— Ты — тьма и свет. На твоих руках кровь твоих близких, — прокаркала она.

Я мотнула головой, отшатываясь от нее.

— Не веришь, так посмотри же сама, — жуткая улыбка застыла на ее лице.

Опустила взгляд.

Кровь стекала по моим ногам, локтям, брызгами покрывала тело, что-то теплое и липкое струилось по лицу.

Я согнулась пополам в приступе тошноты. Скрюченные от боли обгоревшие тела в видениях стояли перед глазами, заставляя выворачивать внутренности наружу. Ее скрипучий голос въедался под кожу, пробирая до костей.

— Скоро вы встретитесь. Он уже рядом. Дышит тебе в затылок. Избранная зверем. Это неизбежно. Снова каркающий смех.

Перед глазами поплыла картинка, звуки исказились, затихли. Ноги подкосились и меня накрыло звенящей тишиной.

***

— О, мой изумруд, счастье моих очей, лучшую ткань отобрал для твоих умелых рук, — пересчитывая увесистый мешок золотых монет, продолжал одаривать своими сладкими речами торговец.

— Мой сахарный цвет…

— Ты мне зубы не заговаривай, а отдавай мои ткани! Знаю, что ты отдал Лабди мои рулоны пару дней назад, а мне сказки рассказывал, что их нет, — нахмурилась я, недовольно скрестив руки на груди.

— Что сердишься, мой изумруд? Не обижай Мади, у Лабди брат водится с эрнами, того и гляди, дядю Мади больше и не увидела бы, не сделай он так, — стал оправдываться, лукаво грозя пальцем, пухлый смуглый мужчина коротенького роста, чью голову украшал красный тюрбан.

Его лоб покрылся испариной, пока он доставал из-под лавки один рулон за другим плотных тканей. Три рулона насыщенных цветов: чёрного неба, яркого золота и темного серебра. Его ткани были лучшими в городе.

— Другое дело, дяди Мади, — сгребла тяжелые рулоны в руки, удобно размещая между собой.

— Как брат, Амара? — обеспокоено поинтересовался он.

— Вернулся живой и невредимый, — серьезно ответила я.

Каждый раз, когда брат покидал дом, мое сердце было неспокойно. Камаль — это все, что осталось от моей семьи. Он заменил мне отца и мать. Чтобы заработать деньги, вступил в отряд эрнов. Я всегда пыталась узнать у него, почему его взяли, если такие, как мы, годимся только для услужения у эрнов, а не для защиты наших земель. У него не было и капли крови от Древних, а значит, он бесполезен в бою с трэптами. Брат только отвечал, что способный, не желая продолжать со мной этот разговор. Денег нам хватало. Работала я в своей мастерской, изготавливала одежду, а он так и не бросил походы. Одним Древним известно, какие ужасы творятся в диких землях.

— Ну и слава Древним! — облегченно выдохнул Мади, протирая влажный лоб мягкой тканью от изнуряющей жары.

— Брату возьмёшь свежего барашка у Хасана?

— Не знаю, Мади. Мне в мастерскую нужно, да и к тому же, сегодня праздник, хочу все успеть до захода солнца.

Поправила кожаную ленту сумки, что перекрутилась от тканей, направляясь в мастерскую. Торговые лавки были переполнены ароматными травами, различными пряностями, цветными специями, что горками возвышались на деревянных столах. Каждая лавка была натянута плотной тканью, спасая от палящего солнца. Цветные воздушные ткани щекотали кожу, развеваясь на шелковых нитях, словно разноцветные облака, создавая пестрые атласные коридоры.

В маленьких плетеных корзинах переливались камушки от мелких до крупных, от глянцевых до шершавых, от драгоценных до дешевых подделок, заставляя глаза разбегаться от изобилия блеска и видов. Но больше всего обожала лавки мелочей, что манили своими цветными нитями. Золотые катушки переливались на солнце словно жидкое золото. Проводя пальцами по нежной гладкой нити, закусывала губу от наслаждения, ощущая прохладу материала. Работать с такими нитями одно удовольствие.

Глубоко вздохнув, нос защекотало от запаха свежеиспеченных лепешек и жареного на огне мяса, что доносился из глубины старого города. Громко заурчало в животе. Отдала пару монет за прохладные сочные фрукты в ближайшем шатре, где прямо на песке стояли огромные пузатые глиняные сосуды с переполненными яркими фруктами. Они скрывали их от солнца и порчи, до краев заполненные прохладной водой из колодцев.

Протирая яркую кожуру фрукта о платье, не заметила, как споткнулась о кожаный мяч, набитый соломой и перьями.

— Трэпт! — ругнувшись себе под нос, выронила рулоны с тканью на пыльные серые камни.

— Совсем под ноги разучилась смотреть, — звонко крикнул смугленький кареглазый мальчишка. Хохотнул, уводя ногой мяч в сторону.

— Вот только зайди ко мне пуговки на штанах пришить, засранец, — заворчала я, поднимая тяжелые рулоны ткани.

— Хорошего дня, Амара, — прокричал он, отбирая мяч у своего друга. Ударяет ногой по нему, мяч влетает в одну из бледно-желтых стен низкого дома, задевая зеленую лиану, что оплетала каждый каменный дом, словно сетью, отрывая с корнем часть сочной зелени от удара мяча. Мальчишки скрылись на большой площади, поднимая за собой столбы пыли между домами.

— Вот же, матери на тебя не хватает, — пробубнила, качая головой, мысленно жалея семилетнего мальчишку, что остался без отца и матери.

На большой площади всегда стоял аромат хмеля и костра, и здесь же находились мастерские по изготовлению посуды, лечебных трав, тканей и украшений и небольшие трапезные, где потрескивали открытые костры с металлическими чашами, в которых шипели ароматные масла, зазывая путников и уставших воинов после долгой дороги и походов. У местных излюбленным было место у Хасана. Он разделывал свежее мясо прямо на улице, подвешивая его на железных крючках, вбивая их в деревянный навес. От тяжести самой туши мясо мягко покачивалось, облепленное мухами, заставляя их то взлетать, то опускаться снова.