Мемуары бабы Яги (СИ) - Серафима Страница 10

— Фр-р-р… Чего готовить-то? Васька опять на полати полезет, знаю я её. Хлебом не корми, дай на полатях в тепле поваляться, ещё и домового позовёт, чтобы песенки ей старинные пел, да былины сказывал.

— Ты это, не груби, Кузьма. Я ведь и разозлиться могу. Васька, что дочка мне, где хочет — там и спит, и неча ревновать к домовому — он ей деда заменил. Нравятся ей его рассказы — пусть слушает. А ты лучше печь промети, перины постели, да помягче, чтобы ей уютно было.

— Сделаю в лучшем виде. — недовольно пробурчал кот. — И почему домовому одни почести да подарки, а меня как будто и похвалить не за что. — ворчал кот залезая на печь.

— Я всё слышу-у-у. — рассмеялась Яга. — Тебе и так подарков достаточно. Опять свежей сметаны целую крынку сметал.

— Где, когда, кто донёс? — возмутился кот, на всякий случай протерев усы лапкой.

— Аха! Попался? — веселилась Яга. — Вон, морда довольнёхонька, как пить дать — всю крынку схомячил, а гостям что подавать будем?

— Сметанки коту пожалели. Нафане скажи, он за подарки теперь расстарается, ещё пару крынок навзбивает.

— Ишь, охальник, ещё и огрызается! Давно с веником не встречался? Я те щас устрою встречу двух старых друзей, поговори ещё у меня.

— Звиняюся, Ягуся. Всё понял. Молчу, как рыба об лёд. Кстати. Серафим уже прилетел с табличками. Вон крыльями недовольно хлопает.

— Слышу. Ну, не балуйте тут без меня. Про перину Ваське не забудь и сливки не трожь, это к чаю. Всё, ушла я.

Только Яга за порог, кот шасть на свою подушку атласную, взбил её лапами и залёг в солнечных лучах нежиться. Филин недовольно ухнул и неодобрительно уставился на кота.

— Вот не надо! Не надо на меня так смотреть. — фыркнул кот. — Успеется всё. Времени вдоволь, а вот подремать часок-другой — это дело.

Кот лениво потянулся и прикрыл глаза.

Летучие мыши недовольно запищали, филин заухал, захлопал крыльями — такой гвалт поднялся, что избушка не выдержала, и чуть было с испугу с места не сорвалась.

— Цыц всем! — прикрикнул домовой, появляясь из-за печи. Хлопнул в ладоши дважды — избушка успокоилась. На окрик филин с мышами притихли. — Не галдите. Кузьке тоже не сладко, ему ещё столько работы предстоит — одну библиотеку разбирать, не один день уйдёт. А я тут похозяйничаю пока, расстараюсь для Васеньки своей ненаглядной, кровинушки моей родненькой — соскучился очень, встречи дождаться не могу.

— Угу. — согласно кивнул филин, и сложил крылья.

Нафаня деловито повязал фартук, достал белила, да краски медовые. Сначала всю печь забелил, красками алыми нарисовал двух петушков с хвостами яркими, разноцветными, да цветочки маковые по травке изумрудной пустил.

Отошёл на десять шагов и любуется своим творением. Красиво получилось, ярко, празднично. И Васятке понравится, и Ягуся оценит — девочки они, им красота для настроения нужна.

После, вытащил на солнышко две перины пуховых, одеяло лебяжье — просушил, прохлопал, да на полати приладил. Из сундука занавесочки новые, с вышивкой яркой достал, да над печью натянул, чтоб Васеньке укрыться где было.

Приготовился к встрече, а сам на сундук сел, нитки с иголкой достал, отрез новой парчи рукой любовно огладил. Уж больно ткань по нраву пришлась — яркая, на тёмно-рубиновом фоне птицы заморские разноцветные красуются, золотой нитью вышитые.

— Лепота… — счастливо вздохнул домовой и принялся за шитьё.

Тем временем, Яга свои владения с дозором облетала, да цепким взором недоглядки всякие выискивала, да исправляла. Там дерево высохшее упало — убрать надо с глаз долой. Не дело это в лесу сухостой держать, так и до пожара недалеко, особенно если Горыныч не в духе будет — пальнёт паршивец сгоряча, а потом извиняться будет, да толку-то. Тут скала трещину дала да осыпалась, вход в глубокую пещеру завалило. Разобрали, пещеру от мусора всякого освободили — метла сама всё вымела до камня голого, будет где Горынычу хорониться, да гнёздышко вить. Там озерцо хрустальное тиной затянуло — русалки не в восторге будут, им воду только чистую подавай. Хорошие они девчонки, весёлые, только капризные немножко, но им позволительно — девочки же. Озерцо почистили и таблички приспособили, те, что ворон сделал.

Ох и мудр пернатый — на пяти языках предупреждения написал. Дескать «Attention», стало быть — внимание по-нашему. Частная территория, охраняется русалками.

Болотце вычистили — столько пакости разной вытряхнули: и шины резиновые, и ботинки старые с сапогами болотными, и куски ржавые от конструкций металлических — кто их туда понапихал-то.

В общем, долго возились, едва справились. Болотце засияло, свежей ряской покрылось, кувшинок понавыпустило — водяному с кикиморами радости будет. Лесные полянки земляникой с голубикой засеяли, чтобы лесовичкам было чем полакомиться.

Одним словом — умаялись. Ворон крыло от усталости поднять не мог. Так Яга его на руки взяла, в ступу посадила, чтобы отдохнул, силы восстановил.

Свистнула она, гикнула — взлетела ступа в небо чистое, посмотрела Яга на деяния рук своих — довольна осталась.

Лес ожил, заискрился весь, росинки на солнце чисто брильянты засверкали. Зелень молодая пробиваться пошла — к солнышку потянулась. Птички певчие громче запели, белки заскакали — пошла потеха. Готов был дом всем и каждому, а чтобы не заблудились по первости — ворон указатели поставил, чтобы понятнее было где, чей дом.

Домовой уже и штаны себе новые справил — синего ситца, и рубашку шёлковую сшил, кафтан с пуговичками хрустальными сладил, баньку растопил, самовар запалил, а кот всё дрых.

Вот уже и солнышко за горизонт пошло, а Яга всё не возвращалась.

Нафаня в баньку сходил, бороду белоснежную причесал, в зеркало посмотрелся — красота! Одёжка праздничная получилась — и в пир, и в мир, и в добрые люди сгодится. Приосанился домовой, даже настроение поднялось.

А чтобы скоротать ожидание — две крынки свежей сметаны взбил и поглубже в погреб припрятал, чтобы пушистый охальник не слопал. Ватрушки в печку поставил — сладенькое к чаю будет. Присел у оконца ждать своих ненаглядных, да задремал.

Вдруг дверь отворилась, и всё в избе в пляс пошло. Домовой аж подпрыгнул от неожиданности.

Перед ним стояла де́вица, краше ясна солнышка — губы алые, на щеках румянец, в синих глазах озорные искорки пляшут, чёрные косы яркими лентами перевязаны, сама, как тростиночка тоненькая, голос звонкий, что ручеёк с горы бежит.

— Дедушка, вот и я! — прощебетала она и обняла домового. — Ох, как же я по тебе дедуля соскучилась! Ведь больше ста лет спали, это ж столько не виделись! А ты всё хорошеешь, прямо загляденье, а нарядный какой!

Домовой краской пунцовой залился, глаза опустил, в кармашек за платочком полез. Негоже слёзы показывать.

— Василисушка, внученька моя ненаглядная. Соскучился я, уж думал не дождусь тебя сегодня. — смущённо пробормотал домовой.

— Что ты, дедушка! Я как проснулась сразу о тебе подумала, да пока своих будила, дом прибирала, пироги пекла — время и пролетело. Только управилась. Вот, смотри, я тебе подарочек припасла — тончайший лён из самого Египта доставленный, а это… — Василиса развернула свёрток, — Это тебе для кафтана — мех зверя диковинного, чтобы не мёрз ты у меня осенью хмурой, да зимой белой. Ваня тоже привет передаёт — пояс для тебя сшил, из кожи буйволиной, чтобы было чем подпоясаться. И пирог твой любимый испекла с брусникой. Будем чай пить!

Домовой лицо ладошками закрыл, расчувствовался, слово молвить не может, подарки к сердцу прижал.

— Васенька, подарки-то какие, царские! Спасибо тебе, и Ванюше спасибо за заботу. Я сейчас… — домовой прошмыгнул за печь.

— Стареет видать, сентиментальный стал. — ехидно подметил кот со своей лежанки.

— Кузенька! — Василиса бросилась к коту. — А ты чего ворчишь? Спросонок? Или тебе, лежебоке, подарков мало?

— Вообще-то, неплохо было бы. Кто ж от подарков в здравом уме отказывается? Я тут весь день, как белка в колесе кручусь, а все лавры опять домовому. Некузяво это, некузяво!