Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine Страница 10

Рядом с одним из таких озёр высилась башенка местной церквушки, куда стекались прихожане из разных концов деревни. А деревня была крупной — семь десятков домов, не меньше. Жители радовались возвращению преподобного Майахофа и не обратили никакого внимания на его новую служанку — Альжбету Камош. Юную, тихую, неразговорчивую чужеземку с огромными мёртвыми глазами. Она носила простые платья тёмно-коричневого и чёрного цвета. Коротко стриженную голову всегда покрывала светлая косынка. Поговаривали, что бедняжка облысела из-за болезни.

По началу Альжбета Камош дичилась всех на свете и не выходила из дому, но тёплые дни всё чаще выманивали её на улицу. Она даже сходила в церковь вместе со старшей служанкой Агатой. Девушка молилась самозабвенно, с силой складывая ладошки, обратив к кресту огромные горестные глаза. Закончив молитву, девушка медленно поднималась с колен, поворачивалась к Агате, и, не глядя по сторонам, шла вместе с ней домой.

С того дня, как она появилась в Зеесдорфе, никто не слышал от неё ни слова, ни смеха, ни стона, вообще никакого звука, и по началу многие посчитали, что бедняжка нема. Но однажды она начала тихо здороваться с жителями, и даже приветливо отвечать на какие-то вопросы, и голос её оказался самым чистым и приятным, а слух — и того лучше.

За тот месяц с небольшим, что Альжбета прожила вместе с преподобным Майахофом, она научилась немного говорить на его языке. Простые фразы и короткие предложения. Этого было достаточно.

В Зеесдорф они переехали через неделю после того, как Ишмерай влетела в дом преподобного Майахофа, пытаясь спастись от озверевших солдат. Господин Бернхард помог им и даже проводил до Зеесдорфа, после чего тотчас уехал в свой загадочный Аннаб. Пока господин Бернхард был с ними, пока Альжбета слышала его спокойный глубокий голос, теплую музыку его переливчатой речи, она не чувствовала страха.

Она многое узнала за этот месяц. Преподобный Майахоф показал ей карту своего мира, и девушку поразила его необъятная величина. Невероятное множество государств, населённых сотнями тысяч людей, тысячами народностей, говорящих на разных языках, миллионы историй, уводящих в невероятную древность. Здесь были и огромные синие разделы, моря, целые океаны. Кабрия оказалась лишь крошечной частью Сандарийской империи.

Нынче империю раздирали войны. Войны из-за религии.

— Но почему? — спросила тогда Альжбета священника. — Все мы верим в Бога Единого и Всемогущего.

Преподобный Майахоф долго и пространно объяснял разницу в догматах их церквей, но Альжбета так ничего и не поняла. Существовало в этих землях и другое суровое наказание. За колдовство. Казалось, дьявол был самым страшным врагом человеческим, страшнее войны, а женщина, пойманная по подозрению в неугодных Господу деяниях, сразу шла под суд и в большинстве случаев из зала суда, истерзанная пытками, — на костёр, где «хекс», ведьму, сжигали заживо. Но, как поторопился успокоить её преподобный Майахоф, подобное наказание было не особенно в ходу в Аннабе.

Альжбета могла убежать, скрыться в лесах и через некоторое время отыскать Авалар. Она часто думала об этом, когда стояла на берегу озера и глядела на горы. Но а что потом? Ей придётся вернуться в Архей с поражением? Из-за неё погибли принц, Марцелл и Александр. Она не вернётся домой. Да и от имени своего уже отреклась.

«Быть может, Атанаис уже давно в Аргосе, — думала она сотни раз на дню. — За ней должен был погнаться целый отряд атийцев. Атаргату же придётся искать очень долго… Она наверняка уже погибла»

Глубоко вздохнув, девушка еще раз окинула окрестности задумчивым взглядом, затянула завязки косынки потуже и медленно направилась в дом, чтобы помочь Агате приготовить обед. Альжбета оказалась некоторым разочарованием для Агаты — никто и никогда не заставлял девушку вертеться в кухне, мыть посуду, полы, копаться на грядках.

Её нежные маленькие ручки быстро загрубели и набили мозоли. Кожа обветрилась и стала сухой. Всеми любимая атийская баловница, ни разу не вымывшая пол в своей спальне, не заправившая ни подушки, всегда помыкавшая армией служанок, теперь терпеливо училась делать то, чем в её доме занималась только прислуга. Альжбета без жалоб и причитаний вытирала пыль, распахивала землю в огороде, мыла огромные котлы, вычищала углы.

По крыше что-то забарабанило, и Альжбета вздрогнула, испуганно прислушиваясь. Агата подошла к окну и всплеснула руками: деревню накрыл июньский проливной дождь.

В передней хлопнула дверь. Преподобный Майахоф отряхивал воду с плаща и что-то оживленно болтал о дожде. Агата сняла с него плащ, что-то добро и ворчливо ему отвечая.

— Дер Майахоф, — тихо проговорила Альжбета, приветствуя его скромным книксеном.

— Альжбета! — добродушно отозвался он, входя в кухню, втягивая аромат пекущегося пирога.

Обед был готов, и, накрыв на стол, Агата и Альжбета сели обедать, как только уселся преподобный Майахоф. Они всегда обедали вместе и за одним столом. Он не мог есть один.

Священник болтал на своём языке и, когда видел, что Альжбета не понимает вообще ничего и давно потеряла нить разговора, начинал говорить медленнее, переводя слова на её язык.

Ей нравилось его звучание, его раскатистая мелодичность, чёткость, ясность и сложность. И чем дольше она учила его, тем больше он ей нравился. Особенно она скучал по тихой, глуховато-низкой, завораживающей речи Адлара Бернхарда.

Дождь лил весь день, и преподобный Майахоф более не выходил на улицу. После обеда он сел в своей комнате у окна за стол, взял бокальчик вина и погрузился в чтение одной толстой книги, с самым довольным и покойным видом.

Дверь в его комнату была открыта, и девушка тенью остановилась у порога, не решаясь войти, боясь помешать ему. Он сидел спиной ко входу и был так увлечен чтением, что не услышал приближения Альжбеты.

Но что-то все же заставило его обернуться, и он изумленно поглядел на девушку.

— Альжбета! — пробормотал он. — Что случилось?

— Можно я посижу с вами, господин Майахоф? — спросила она на. — Я не… не хочу вам… вас… мешать…

— Правильно «вам», — улыбнулся тот. — «Я не хочу вам мешать». Присаживайся.

Девушка поблагодарила его и уселась, окидывая весь его бардак с горами сваленных друг на друга книг и записей.