Научи меня желать (СИ) - Снежинская Катерина Страница 11

– Вы решили меня придушить? – не слишком внятно поинтересовался Редиш. – Так это делается иначе.

– У владыки Вересковых пустошей по утрам постоянно болела голова, – деловито пояснила Леора, с силой разминая литую, будто из каучуковых шлангов скрученную шею. – Последствие старой контузии. Лекари ему тоже рекомендовали пить красное вино. А один бродячий торговец научил такому массажу. Милорду он очень помогал, а у меня выходило лучше всех.

– Если вы ткнёте меня кинжалом, получится ещё эффективнее, – пробурчал маркграф.

– Только не говорите, что вам больно.

– Мне больно, – заверил её генерал. – Кем вам приходится владыка Вересковья? Женихом?

– Ему что-то около семидесяти лет, – фыркнула Недил. – Нет, я просто воспитывалась в их доме.

Редиш глухо охнул – видимо, Леора угодила в особо болезненный узел.

– Ваши руки нежными я никак бы не назвал, – заметил брюзгливо. – И что значит воспитывались? Насколько я знаю, у вас полный набор родственников вместе с приживалками и няньками.

– В высоких родах так принято, детей отдают на воспитание в другие дома.

– Зачем?

– Честно говоря, не знаю. Наверное, потому, что чужим людям проще вымуштровать ребёнка? Не станут сюсюкать, не пожалеют, когда надо наказать. Но девочек из нашего рода издавна отсылали в Вересковье, а в Краснодолье воспитывали мальчиков. Считалось, что лучшие оруженосцы и пажи получаются из тех, кто обучался у нас.

– Интересный подход к воспитанию.

– Традиции, – пожала плечами Недил, у которой уже пальцы начало ломить. Уж слишком крепким загривок генерала оказался.

– И долго вы так воспитывались?

– Как все. С семи лет до пятнадцати. Я как раз вернулась домой на собственную помолвку.

– То есть жених всё-таки был? И где он сейчас?

– Погиб в битве при Белоозере.

– Соболезную, – без намёка на сочувствие сказал Редиш. – Надеюсь, вы по нему не сильно горевали.

– Что? – не сразу сообразила Леора.

Просто процесс массажа из активной стадии плавно перетёк в расслабляющие поглаживания. И почему-то перестал быть исключительно лекарской манипуляцией. А во что он превратился, кадет и сама не понимала, только вот во рту у неё пересохло и даже стыдно стало. Вернее, не то чтобы стыдно, но как-то не слишком уютно. И ещё Недил заметила, что волосы у генерала тонкие и очень лёгкие, напоминающие шёлковые нитки для вышивки. Почему это важно, она понятия не имела.

– Я выразил надежду, что, несомненно, героическая смерть суженого не разбила вам сердца.

– Ему было тридцать восемь, он уже успел похоронить двух жён, и я его никогда не видела. Так что нет, с сердцем у меня полный порядок. А как ваша голова? – спросила Леора, отступая.

Не без сожаления, честно говоря.

– Вынужден признать… – Маркраф покрутил шеей, растёр загривок. – Спасибо.

– Совершенно не за что, – ни с того ни с сего смутилась Недил. – Вообще-то, стоит ещё и плечи разминать.

– Если вас не затруднит, обучите этим приёмам моего камердинера. Моя благодарность не будет знать границ. В пределах разумного, конечно.

– Научу, – кивнула кадет, сцепив за спиной пальцы замком. – Но с одним условием.

– К вашему сведению, я очень не люблю, когда мне ставят условия, – вмиг поледеневшим голосом заявил Редиш.

– Зато, видимо, вам нравится, когда болит голова, – попыталась съязвить Леора.

– Благодарю за компанию, – маркграф, швырнув смятую салфетку поверх тарелки, тоже поднялся. – Завтрак удался. А сейчас я вынужден откланяться.

– Левый вас побери со всеми чертями! – взорвалась Недил. – Почему я должна уговаривать позволить выполнять мои прямые обязанности? Вы сами сказали, что отвертеться от меня у вас не получится. Ну так воспользуйтесь своим же советом!

– Это каким же? – помолчав, осведомился маркграф.

– Расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие!

– Я на самом деле слишком много глупостей говорю, – непонятно пробормотал генерал. – И если вы позволите себе ещё раз повысить на меня голос, то вылетите из этого дома пинком под ваш прелестный зад. Здесь орать имею право лишь я.

– Простите, милорд, я… Честно говоря, я не часто… То есть обычно…

– Я так и думал. Вы нечасто и обычно. И перестаньте, наконец, мямлить. Это портит всё впечатление. Через час будьте готовы, мы выезжаем.

– Хорошо, – выдавила Леора, не без труда заставляя разжаться руки, стиснутые на спинке отодвинутого маркграфом стула.

Когда кадет в него вцепиться успела, Недил не представляла. Наверное, когда кричать начала. Да, всё-таки воспитание юных дев в Вересковье хромало. Мало её били, ой, мало. Так и не научили себя в руках держать. Видимо, недаром метресса Айрис утверждала, что Леора Левому дочкой приходится. Слишком уж нрав дик.

***

Вот говорят: «Пожар в борделе» – это, мол, хаос, который себе и представить-то сложно. Но что там пожар! Наводнение, смерч, сель, землетрясение, нападение саранчи, чума, критические дни у всех обитательниц этого самого борделя поголовно – и есть настоящий кавардак. Но даже такое описание военного сборного лагеря кажется слишком слабым.

Во-первых, люди, которых до ужаса много. Собственно, их сюда и согнали, чтобы перевооружить, обмундировать к весенней кампании, ну и научить чему-нибудь новенькому, поэтому-то лагерь и назывался сборным. А поскольку под Лердаргард сгоняли лишь элитные подразделения, то обучать их попросту нечему было. Ну в самом деле, не муштровать же ветеранов под: «Ать-два, левой». За такое повышение квалификации они и послать могут. И что делает профессиональный солдат при излишках свободного времени? Нет, не спит. Это новобранцы дрыхнут, а ветераны ещё на зимних квартирах успели бока отлежать. Поэтому дорвавшись до цивилизации они едят, пьют, дерутся и… гм!.. общаются с дамами.

И цивилизация, то есть столица, им эти удовольствия с радостью предоставляла. Куда не плюнь, попадёшь либо в наспех огороженный «ринг» и надсаживающегося зазывалу, предлагающего выиграть «пять серебряных, ежели продержишься пять минут»; либо в грубо расписанный вырвиглазными надписями фургон с мамашей на облучке, предлагающей за ту же пятёрку «любые удовольствия»; либо в кривоватый шатёр, источающий амбре дешёвой кислятины и горелого жира. Последние клиентов не заманивали, но пользовались наибольшей популярностью и у солдат, и у жриц любви, а так же господ, не имеющих финансов на ставки, но желающих вдоволь почесать кулаки. Ну и проповедники, куда же без них? Там, где шлюхи, хоть один блаженный, да найдётся.

Во-вторых, животные. Перегоняемые из загона в загон для сверки и клеймения тягловые быки, лошади, коровы и свиньи воцарению порядка не способствовали, зато щедро добавляли грязи. И собаки, кругом собаки: тощие, трусливые и злобные, хватающие любого неосторожного за пятки не от избытка сторожевого усердия, а просто от общего ошаления.

В-третьих, вестовые, гоняющие сломя голову, словно уже на поле брани очутившись, не жалеющие ни коней, ни окружающих – стоит зазеваться, мигом под копыта угодишь. А ещё фуры, фургоны и телеги: инженерные, интендантские, санитарные, только Левый знает, какие ещё!

В общем, толчея, сутолока, гвалт, время от времени взрывающийся женскими визгами, ором, ржанием мычание, гавканьем и громовыми воплями: «Покайтесь, греховодники!». Вонь, смрад, брызги и фонтаны жидкой грязи. Тут телеги колёсами сцепились, там фургон перевернулся и здесь же, рядом с теми, кто пытается его на ось поставить, двое бьют друг другу морду с таким усердием, будто к вечеру конец света наступит, и возможности повторить не будет. Короче, настоящая преисподняя!

Леора мигом ошалела, как те собаки. Кадета только и хватало, чтобы сдержать упирающуюся, дико косящую глазом кобылу, да Редиша из виду не потерять. А вот маркграф чувствовал себя, как рыба в пруду и не нужно быть эмпатом, чтобы это понять: выпрямился в седле, сдвинув шляпу на самый затылок, и даже улыбался! Честное слово, улыбка эта была едва заметной, но была же! Генерал придерживал совершенно спокойного, будто на загородной прогулке, жеребца, посматривал по сторонам, словно вокруг невесть что интересное творилось.