И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Коханова Юлия Страница 12

- Ты голодная? Или соскучилась?

- Мрум, - ответила кошка, задрала хвост и устремилась на кухню. Делла пошла за ней, на ходу разматывая шарф.

- И чего ты врешь? Полная миска еды стоит.

- Мрум, - страстно выдохнула кошка, запрыгнула на подоконник и начала прохаживаться взад-вперед, завлекательно раскачиваясь, как пьяненькая манекенщица.

- То есть, все-таки соскучилась.

Делла устало опускались на стул, и кошка тут же спрыгнула ей на колени, потопталась и опрокинулась на спину. Лениво почесывая теплый меховой живот, Делла взмахнула палочкой. Стоявшая на столе посуда пришла в движение: банка, стряхнув с себя крышку, наклонилась над чашкой и просыпала в нее тонкую струйку молотого кофе. Туда же отправилась вода из кувшина и щедрая порция сахара. Еще одно движение палочкой, и над чашкой поднялись белые змейки пара. Кухня наполнилась бархатным ароматом кофе.

- Какой же дурацкий день. Кошмар, - доверительно сообщила Делла кошке. Та ответила очередным «мрумм» и задрала подбородок, намекая, что неплохо бы уже и шейку почесать. Делла покорно выполнила требуемое, ощущая, как подрагивают под пальцами вибрирующие стенки гортани. – Ты меховой тиран. И самодовольная жирная задница. Ты в курсе?

- Мрум, - самодовольно мурлыкнула кошка.

Делла широко, до боли в челюсти зевнула и сделала большой глоток. Кофе немилосердно горчил, от сахара во рту оставался омерзительный липучий привкус, и больше всего хотелось убрать чашку в сторону и достать холодное пиво. Сандвич с яйцом и беконом, горячий душ – и спа-а-а-ать… Делла помотала головой и энергично похлопала себя по щекам.

- Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Ни в коем случае. Акцио, справочник по корректирующему зельеварению Рубенуса!

В комнату вплыла, покачиваясь, обтрепанная книга толщиной с хороший кирпич. Золоченые буквы на обложке подтерлись, обнажая жесткую бурую кожу, а верхний уголок изгрыз в мочалку некто неведомый, но начисто лишенный уважения к справочной литературе. Книга опустилась на стол. Открыв оглавление, Делла повела по строкам пальцем.

- Эликсир бодрости, настойка от смятения чувств, антидепрессивный экстракт, антипсихотический, антипохмельный… О! Умиротворяющий бальзам. Нам, кисонька, понадобится лунный камень, корень валерианы, иглы дикобраза и рог единорога. А значит, мне нужно поднимать задницу и двигать в аптечную лавку. Из всего этого дерьма у меня только лунный камень есть – в старом кольце. И то я не уверена, это не подделка.

Идти никуда не хотелось. Хотелось лечь на диван, вытянуть ушибленную в прыжке из окна ногу и взять книгу – веселую и бессмысленную, как лоботомированный клоун.

Не думать об этом дне. Не думать о позорно заваленном задержании. Не думать о Льюисе, которого только счастливым случаем по асфальту на размазало.

И вообще – не думать.

Но чертов, нунду его раздери, бальзам. Вот никто же не тянул за язык. Вообще никто. Блядь.

Получив толчок под меховой зад, кошка спрыгнула на пол и недовольно насупилась. Делла встала. Тут же отозвалась болью нога и мерзко засосало под ложечкой от голода. Делла вспомнила несъеденный хот-дог, сглотнула слюну и быстро, в несколько глотков выпила кофе. Сахар – это калории, а калории – это энергия.

- Я скоро вернусь. И мы погрузимся в чарующие тайны зельеварения. Тебя вдохновляет эта перспектива? Меня просто пиздец как вдохновляет.

***

Он явился на мой зов. Завеса разошлась, и сила хлынула через нее, затопила наш крохотный пыльный чердак – и я ощущал ее. Впервые ощущал. Сила была как вода, струившаяся вокруг, толкающая в грудь тяжелыми медленными волнами. Я так хотел зачерпнуть ее, наполнить себя, словно пустой сосуд, стать единым целым с великим потоком. Но я был всего лишь крохотным камешком в могучей реке, и волны, мягко касаясь, текли мимо меня.

Он был велик. И невообразим. Мужчина, и женщина, и огонь, и жаркий, засушливый ветер – он был всем и не был ничем, существовал здесь и не существовал вообще. Я не понимал, что вижу, но не мог отвести завороженного взгляда. Когда он заговорил, я услышал яростный рев пламени, но в нем были слова, и я понимал их.

Он рассказал, куда мне идти. И рассказал, как взять желаемое. Это было несложно. Когда он говорил, когда объяснял пути и способы, все становилось до нелепости простым. Знания падали мне в руки, как спелые плоды, и все, что от меня требовалось – это поглощать их, черпая полными горстями.

Он дал мне так много, а взял самую малость. Я отдал условленную плату – кровью, и плотью, и жизнью. А потом он ушел.

Когда мать вернулась домой, она сказала, что в комнате пахнет копотью, словно после пожара. И я соврал, что пробовал разжигать камин. Решетка была чистой, и дрова лежали нетронутыми, но мать почему-то поверила. Кивнув головой, она спокойно занялась ужином.

Убитых собак я закопал на пустыре.

Глава 9

Томми поднялся на четвереньки и медленно, осторожно повернулся. Теперь Льюис видел содержимое его расколотого черепа – плотную, как желе, грязно-белую массу, густо замешанную с черными хлопьями крови.

- Нет.

Льюис окаменел. В руках он держал автоматическую винтовку, но пальцы не ощущали прикосновения металла.

- Нет.

Упершись коленями в песок, Томми вздрогнул, и мутные капли разлетелись веером, забрызгав Льюису штаны. Это мозги – с каким-то отстраненным, отупелым ужасом осознал Льюис. Эти вот грязные сгустки – это мозги Томми. Мозги. Мозги. Мозги.

- Ыыыыуааа, - укоризненно промычал Томми перекошенной челюстью и поднял голову. Вместо левого глаза зияло выходное отверстие, ощетинившееся осколками костей. – Ыыыа.

- Прости. Это не я. – Льюис сделал шаг назад, сжимая в руках такую тяжелую, такую горячую, такую бесполезную винтовку. – Это не я. Я не виноват. Прости.

Томми посмотрел на него единственным уцелевшим глазом, растянул рот в улыбку и выставил левую руку вперед. Подтянул колено. Потом правую руку. Снова колено. Томми полз, толкая тело короткими злыми рывками, его окровавленная голова болталась, как уродливый перекошенный маятник. Мухи вились над ней черным жужжащим нимбом.

- Я не мог тебе помочь. Ты же сам знаешь, что я не мог. Не мог! – выкрикнул Льюис, отбросил винтовку и побежал. Ноги вязли в песке, как в болоте, стены окопа сжимались, и земляной бруствер начал осыпаться – сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. Льюис бежал, утопая в песке, потом упал на четвереньки и пополз, а приглушенное мычание сзади приближалось. Воздух наполнился сладковатым тошнотным ароматом разложения, и Льюис вдруг понял, что упирается ладонями не в песок, а в грязь – в черную жирную грязь, густо замешанную на крови. Ноги провалились в зловонное болото, и Льюис попытался ухватиться за стены, но земля рассыпалась в пыль, и он упал, увяз в липкой мерзости, как муха в меду – и тут же на плечи рухнуло тяжелое, подергивающееся тело.

- Ыыыыааы…

- Нет! – рванулся Льюис, уже понимая, что это не поможет, но ужас толкал его вперед, отключал мозг и переводил дело в безумный, бессмысленный режим «беги, беги, беги!». – Это не я, Томми, это они! Пусти!

Жидкая грязь под Льюисом расступилась, он полетел вниз – и врезался в… Врезался. Врезался.

Удар выбросил Льюиса из кошмара, словно катапульта. Он сидел на полу, стреноженный коконом одеяла, и судорожно шарил руками в поисках пистолета. Через окно светило тусклое зимнее солнце, заливая комнату сумрачным светом. На кухне звенел посудой отец.

С трудом выпутавшись из одеяла, Льюис поднялся и потер ушибленный бок. На ребрах полыхало многозначительное красное пятно – часа через три там будет роскошный синяк. Выругавшись, Льюис стянул мокрую от пота майку и заковылял в ванную. Холодный душ, горячий, потом холодный – и жестким полотенцем по коже, пока не отскребешь от себя все это ночное дерьмо.

Чистый, с приглаженными волосами, Льюис поднялся на кухню – и тут же вделся в утренний ритуал, как в растяжку. Отец смотрел сочувственно, с какой-то усталой собачьей виной, и уголки рта у него загибались вниз, как у грустного клоуна.