Синдром самозванки, или Единственная для Палача (СИ) - Рокко Джулия Страница 12

Уничтожив целое блюдо пирожных и запив их двумя кружками какого-то терпкого напитка, я с удивлением обнаружила, что… немножко опьянела.

— Ой, — растерялась, поднимаясь из-за стола. В ногах ощущалась знакомая тяжесть, а в голове приятная легкость. — А что, здесь во что-то был добавлен алкоголь?

— Нет, — сияя и блаженно улыбаясь, ответил великан. — Просто ты еще не очерствела душой и маленько опьянела от всколыхнувшегося счастья.

— Всколыхнувшегося? — переспросила я. — Вы говорите так, будто счастье — это ил в реке.

— Так и есть. — Глаза главного повара-пирата блестели хитро и весело. — Всё, что люди когда-либо испытали, ложится на дно нашей души, и если человек не обрастает изнутри ледяной коростой равнодушия, любые чувства может воскресить умелый кулинар. Просто в этом доме нет никого, кто бы смог оценить мое мастерство.

— Теперь есть! — немало потрясенная случившимся, пылко воскликнула я и неловко покачнулась.

А затем не придумала ничего лучшего, чем повиснуть на Герарде и, уткнувшись ему в грудь, громко зарыдать. Уж то ли магия, сокрытая в съеденной пище, то ли потрясения минувших дней проделали брешь в броне моего самоконтроля, но еще никогда я не рыдала так обильно и так очистительно. Словно сама безнадежность выходила из глаз с этим слезами.

Краем сознания я замечала, как Флок, оказавшийся весьма чувствительным к женским слезам, носился вокруг нас раненой антилопой, то протягивая носовой платок, то предлагая водички.

Так в неприветливом и мрачном особняке женоненавистников и параноиков Уркайских я неожиданно для самой себя вдруг обрела первых друзей.

И вот теперь, заедая стресс и бессонницу шедевральными пирожными, я валялась на своей огромной кровати, даже не сняв одежды, и напряженно размышляла. А подумать мне было о чём…

В то памятное утро после моего первого пробуждения в особняке «липовых» родственничков, заправлявший здесь если не всем, то почти всем Рэт убежденно вещал о моих птичьих правах и полной практической бесполезности. Вот только оказалось, что тот, кто так ненавидит ложь, сам, не моргнув и глазом, наглым образом мне врал.

Ещё за первым ужином в день своего появления я зацепилась вниманием за фразу «Прежде, чем начать обучение, племянника следует проверить». А уж после того, как меня напоили тем проклятым напитком-вуду, отчего со мной стали твориться совершенно дикие вещи, и вовсе заподозрила неладное.

Ведь по тем реакциям, которые братцы Уркайские в приступе немалого удивления так неосторожно демонстрировали, крылось что-то крайне важное. Тогда, едва знакомая с порядками Андалора, я, конечно же, не могла даже и предположить, что мои страшные видения — и не видения вовсе, а самое настоящее магическое зрение, «включившееся» под воздействием легендарного вина истины — Реврейна.

Вот и получается, что увидела я в тот вечер вполне реальную Силу и Пороки новоявленных опекунов, чего, по причине своего пола, прежде считалось сделать ну никак не могла.

Поить Реврейном мальчиков в день их магического совершеннолетия, которое тут наступало в четырнадцать лет, считалась обычной практикой. В семье устраивалось пышное многолюдное застолье, которое завершалось в узком кругу самых доверенных лиц, чье присутствие и особая подпитка колдовской силой помогали юноше наиболее гладко и без последствий пройти этот своеобразный обряд инициации.

Женщинам пить Реврейн толку не было. Разве что глупышка желала сначала сильно опьянеть, а затем на пару дней свалиться с горячкой. Поэтому, о чем думал Рэт, вынуждая меня против воли дегустировать это адское варево, можно было только догадываться. Однако, результат его антигуманных действий по итогу безмерно удивил всех.

Возможно, где-то в небесной канцелярии случилась внезапная осечка. А быть может, всё именно так и было задумано с самого начала. Но что бы там в итоге ни стряслось, а вышло так, что я, ни чем не примечательная тридцати одналетняя Ада Майская вдруг оказалась единственной в этом Мире женщиной, обладающей магическим потенциалом! Причем потенциалом весьма серьезным и, уж что совсем поразительно, отрицательным, или проще говоря «тёмным».

Вправду то, что он таков, выяснилось далеко не сразу. И первые две недели по большей части неприятных и под час изнурительных занятий Рэтборн потратил на то, дабы просто убедиться — результаты испытания Реврейном не оказались ошибкой.

Но сначала случилось самое унизительное событие в моей жизни — тренировка с Ланзо.

Буквально с самых первых дней, как я обосновалась в особняке, Садист установил для меня особое расписание. В восемь утра — завтрак. В восемь тридцать — уроки географии, истории, и законоведения. Их вел Каспар, с одной стороны блестяще владеющий всеми тремя предметами, с другой, к сожалению, гораздо больше заинтересованный в глубине моего декольте, чем в качестве усвоенных знаний.

Следом, ближе к полудню, в дело вступал Хэйден, всегда чертовский раздраженный тем обстоятельством, что из-за меня ему приходится подниматься в такую рань. Принц обучал меня этикету и искусству риторики. Причем, когда настроение его было относительно сносным, я изучала принятые правила и нормы поведения в обществе для женщин. Когда же желтоглазый становился мрачным и желчным — этикету он обучал меня так, словно я и в самом деле мужчина благородного сословия. Также в программу его курса входили живопись и стихосложение. Пожалуй, из всех выпавших на мою долю экзекуций, эта была самая приятная.

Так пролетала первая половина дня и наступал момент нашего с ундером ежедневного обеда на двоих.

Сначала необходимость вести личное общение с явно сбрендившим, но всё ещё очень опасным стариком сильно меня угнетала. Он отличался непредсказуемостью и, по сути, в любой момент мог вышвырнуть меня на улицу. Но к концу второй недели я неожиданно для себя совсем перестала его бояться, втянулась и даже начала получать удовольствие от этих неформальных доверительных встреч.

Ундер всё больше начинал восприниматься мною как добрый двоюродный дедушка. Который всегда крайне живо интересовался моими успехами и, если таковые действительно случались, казалось, приходил в совершенно искренний восторг.

Временами я даже начинала подозревать, что его безумие заразно. Иначе как объяснить тот факт, что мы, словно два заговорщика, постоянно искали повод утереть совершенно отмороженному в плане простых человеческих чувств Рэтборну его аристократический нос?

Сам главный Лорд-экспедитор Тайного Приказа ничему меня не обучал. Зато регулярно, как ночной тать из-под лесной коряги, вдруг врывался в малую библиотеку, где по его же приказу для меня была организована этакая школа на дому. Он всегда пугающе бесшумно открывал дверь, подходил к одному из диванов, стоящих в образованных книжными шкафами нишах, и, вальяжно устроившись на нем, молча наблюдал за уроком.

Когда же дело переходило к мои устным ответам, он вдруг перенимал на себя роль самого пристрастного на свете экзаменатора. Критика Рэтборна оставляла в моей душе весьма ощутимые следы. То количество несправедливых упрёков, которыми он щедро распылялся, было способно уничтожить даже самую высокую и прочную самооценку.

Будучи единственным на всей Притэи человеком, кому я была вынуждена доверить свою страшную тайну, он отчего-то все равно продолжал требовать от меня таких знаний, которыми я по причине своего иномирного происхождения, понятное дело, владеть не могла. А учитывая, что порой речь шла о весьма примитивных общеизвестных фактах, большую часть времени я выглядела непроходимой тупицей.

Кстати, Притэей называлась планета, на северном полушарии которой и располагался Андалор. И это я тоже узнала не раньше, чем Каспар соизволил дать мне первый урок географии. Разумеется, и в этом раз, без насмешек не обошлось.

После обеденной передышки в компании дядюшки Цвейга, когда сумасшествие уже родного старика вновь поднимало свою голову, начиналась главная пытка. Ундер, оседлав грабли, улетал куда-то за границу города, а я отправлялась на урок физического воспитания к головорезу Ланзо.