Дом неистовых клятв - Оливия Вильденштейн Страница 12

Самая коварная колдунья всех времён не просто разглядывает меня в ответ. Её губы в форме бантика приподнимаются в улыбке, которая, точно кинжал, врезается в её идеально гладкое лицо.

— Здравствуй, Фэллон, дорогая.

ГЛАВА 7

Я застываю у входа в подземелье. Даже воздух у меня в лёгких как будто окаменел.

— Внутрь. Сейчас же.

Рука Данте ложится мне на спину, выдернув меня из ступора, и проталкивает в узкий проход.

Этому мужчине уже пора прекратить мной командовать. Не желая отводить глаз от Мириам, я не бросаю на него сердитый взгляд, но как же сильно я сжимаю зубы! А ещё я планирую потаскать его по подземелью, как только вооружусь своей магией.

Розовые глаза Мириам скользят по моим волосам, такого же тёмно-каштанового цвета, как и у неё, с той лишь разницей, что мои волосы опускаются чуть ниже плеч, а её — доходят до пояса, как у моей матери.

— Ей нужно будет подойти ближе, Маэцца.

Я широко расставляю ноги.

— Вы настолько ленивы, что даже не встанете, чтобы поприветствовать свою дорогую внучку, Мириам?

Она отвечает на моё ехидное замечание тихим:

— Разве тебе не рассказали о моей проблеме?

Я хмурюсь.

Данте ухмыляется, глядя на сидящую женщину.

— Твоя бабушка прикована к трону, который она так желала заполучить.

— Что значит — прикована?

Несмотря на то, что её трон меньше, чем трон Марко с изображением солнца на Исолакуори, он представляет собой его идеальную копию.

— Она стала с ним единым целым.

Юстус кладёт ладонь на мою поясницу.

— Осторожнее с тем, о чём ты просишь Котёл, Фэллон, ведь Котёл исполняет все желания, но иногда он делает это максимально ужасными способами.

Я нахожусь в таком шоке, что когда Юстус надавливает мне на спину, я поскальзываюсь на гладком обсидиановом полу и почти оказываюсь на коленях Мириам. Как только его рука падает с моего тела, я отшатываюсь назад, но мне не удаётся уйти далеко, потому что генерал предвидел моё отступление и встал у меня за спиной.

— Она не причинит тебя вреда, — бормочет он.

— Не причинит мне вреда? — фыркаю я. — Эта женщина убила свою собственную дочь. Неужели что-то может помешать ей покончить со мной?

Мириам опускает подбородок, такой же острый как у меня. Ну, почему мы с ней так похожи? Почему я не могла пойти в своего отца-ворона?

— Зачем мне причинять вред человеку, который должен снять моё заклятие?

— Ваше заклятие?

— Да. Моё.

Она наклоняет голову, и каштановая копна волос сдвигается и обнажает её правую руку. Когда она видит, что я смотрю на неё, она подцепляет волосы другой рукой и заводит свою кудрявую гриву за спину, чтобы я могла разглядеть то, что с ней произошло.

— А кого ещё проклял Котёл?

Воронов. Но я не произношу эти слова вслух. Честно говоря, будет лучше, если никто ничего не поймёт, иначе они могут решить не оставлять меня в живых.

Данте испускает вздох нетерпения.

— Она не может причинить тебе вред, Фэл, потому что ваши жизни связаны.

Моё сердце заходится, а в ушах появляется глухой гул.

— Что значит «связаны»?

— Последнее заклинание, которое произнесла моя хитрая дочь, связала наши жизни так, что если ты страдаешь, страдаю и я. Если умрёшь ты, умру и я. Разве ты не почувствовала, как содрогнулась земля, когда в тебя попала отравленная стрела? А вот Юстус это почувствовал, не так ли, муженёк?

— Я… я…

Я силюсь вспомнить, но та ночь покрылась туманом после того, как Лор отрубил руки дикарке.

— Если Зендайя мертва, то почему мы всё ещё связаны?

Я прохожусь взглядом по золотым складкам её платья, которое покрывает её недвижимое тело и словно сделано из металла.

— Потому что Зендайя использовала твою кровь, чтобы соединить нас. Фактически это ты заколдовала меня.

— Я всё ещё была в её чреве? Или уже находилась в чреве мамм… Агриппины?

Это не имеет значения.

— То есть, я хочу сказать, что тогда я была всего лишь сгустком, плавающим у кого-то в животе. Как, чёрт побери, она смогла достать мою кровь?

— Когда дети соединены с нашими телами, наша кровь смешивается. Зендайя порезала палец и нарисовала знак на своём животе, после чего достала тебя из своего чрева… чтобы я не смогла заблокировать магию, текущую по вашим венам.

Мелкие волоски встают дыбом у меня на руках, а глаза наполняются гневом, потому что я в самых ярких подробностях представляю их противостояние, в конце которого моя мать умерла.

— Ты поэтому убила свою собственную дочь? Потому что она связала наши жизни вместе?

— Люди убивают и за меньшее.

Пальцы на её руке, не прикованной к коленям, сжимают подлокотник.

— А что тебя так удивляет?

То, сколько гнили может скрываться под кожей этой женщины. Вместо того чтобы превратить её в кусок золота, Котёл должен был превратить её в мусор. Он должен был дать её коже истлеть и поразить её органы гангреной.

Я почти желаю, чтобы яд, циркулирующий в моём теле, остановил моё сердце, и чтобы её сердце тоже остановилось. Я втягиваю ртом воздух, и понимание того, что я обладаю силой, способной снять магический барьер, пронзает мою душу. Вороны будут спасены. Шаббианцы будут свободны. Одна жизнь ничего не стоит, если жизни стольких людей стоят на кону.

Я сглатываю, когда лицо Лора появляется у меня перед глазами, а затем сглатываю снова, когда вспоминаю, как он сказал мне, что он скорее прожил бы тысячу лет без трона, чем день без меня. При этом воспоминании желание снять заклятие шаббианцев и воронов пропадает. Если я не найду другого способа, тогда, возможно, я снова подумаю об этом, но я слишком эгоистична, чтобы покончить со своей жизнью.

Данте выдувает воздух из уголка губ.

— Разблокируй уже её чертову магию, стрега, и объяви нас мужем и женой.

Мои ноздри раздуваются.

— Я не выйду…

— Отрубить язык моряка железным клинком! — кричит Данте.

— НЕТ!

Над моей верхней губой выступают капельки пота.

— Не трогай его. Я согласна.

Он толкает меня в сторону Мириам.

— Разблокируй её магию.

— Сначала брачное заклинание, Маэцца, так как освобождение её магии потребует много моей крови и энергии.

— Разве вы не должны разблокировать мою магию до окончания полнолуния? — говорю я так быстро, что слова сливаются друг с другом. — Лучше тогда начать с этого.

Глаза Мириам странного цвета изучают меня, после чего она переводит взгляд на Юстуса. Она не говорит с ним вслух, но я чувствую, что между