Королева праха и боли - Лив Зандер Страница 12

так, что голова ее запрокинулась, и наклонился к ней, замерев в дюйме от ее губ. Ох, как же не терпелось раствориться в ее поцелуе, в том фальшивом покое, который он обещал. – Почти две недели единственным, что удерживало мой рассудок от помутнения, была мысль о том, что ты ждешь меня. Две недели, маленькая. Две недели, а ты совсем не приблизилась к Бледному двору, зато безмерно радовалась чему-то, о чем мне не рассказываешь!

Дерзкая маленькая упрямица. Ада оторвалась от меня, наказывая нас обоих.

– Я радовалась ребенку!

Праведный гнев объял меня, и кровь закипела в жилах.

– О да, ребенку. Ребенку!

От моего крика под потолком заметалось эхо и застонали вплетенные в трон трупы – как будто я спрашивал их мнение! Приглушенное кряхтение лорда Тарнема стучало в моих висках – вместе с жестокой ложью моей жены, и исступление вновь спутало мне мысли.

Я нездоров.

Еще недостаточно оправился.

– Тихо! – рявкнул я.

Глаза Ады заметались между умолкшим троном и мной, но в конце концов остановились на мне. В них снова горел гнев:

– Если оказалось, что я вовсе не беременна, еще не значит, будто я сама не считала себя…

Рука моя взметнулась сама собой. Ох, и велико было искушение вновь запечатать ей рот куском кожи. Только ведь она опять сорвет заплату, потому что моя жена хоть и умерла, но не стала от этого покорной. Однако само мое движение заставило ее замолчать. Только вот, к несчастью, это не убрало щемящей боли в моей груди, порожденной ее словами.

– Два века скорби о смерти моей нерожденной дочери… – Горе от потери все так же напоминало свежую вспоротую рану – как стремительный удар ножом прямо в сердце. – Зачем из всей лжи, которой можно скрыть предательство или даже неверность, ты выбрала именно эту? Эту? Если знала, как сильно я хотел умереть…

Я остановился.

Нет, я не позволю ей вонзить мне в грудь еще один клинок. И уж точно не позволю увидеть, что она уже меня ранила.

Я успокоил свое прерывистое дыхание.

Расслабил лицо, стирая малейшее напряжение.

– Ответь-ка на вопрос. – Я наклонился к ней, щекоча дыханием ее шею, мучая желанием, наказывая обещанием своего тепла. – Ты сказала, что вернулась бы… Так поведай мне, маленькая, была ли ты убеждена в этом все время? – Еще один выдох, и она повернула голову, медленно придвигаясь ко мне. – Размышляла ли когда-нибудь, что будет, если ты убежишь? Сомневалась ли когда-нибудь… в своей клятве вернуться?

Дрожь. Медленно сомкнувшиеся веки. А потом…

…молчание.

Холодное. Мертвое. Молчание.

Она лишь сглотнула – наверное, ту байку, которую собиралась преподнести мне. Что ж, я, конечно, ценю любезность, но это не делает ее менее лживой.

Лгунья!

Жар вспыхнул у меня под кожей, и ее кости по моему приказу сделались ломкими, а помост под нами затрещал. Мне хотелось стиснуть ее шею, утащить в глубокую могилу, похоронить в грязи и позволить гнить – так сильно я ненавидел ее за то, что заставила меня… страдать, жаждать, томиться.

Чувствовать.

А себя я ненавидел еще больше, потому что не мог этого сделать. Не мог. Проклятье, не мог!

Сдавило грудь.

Что со мной не так? Что сделала со мной эта женщина? Почему мне не удается принудить себя поступить с ней так жестоко, как она того заслужила? Как я должен поступить?! Разве я не выше изменчивых человеческих эмоций? Разве я не бог, а она не простая смертная?

Силы покинули меня.

Разложение, разъедавшее ее изнутри, прекратилось.

Нет, я не мог этого сделать.

И не осмеливался задуматься о причине.

– Посмотри, какие у тебя бледные губы. – Совсем бескровные, даже мой большой палец, надавив на нижнюю, не оставил на ней отпечатка. – Кто сделал это с тобой, а? Кто посмел обидеть мою жену? Ты их видела? Знаешь имена тех, кто совершил это, да?

Она кивнула:

– Их было трое.

– Хорошо. Теперь вот что. Еще раз упомянешь о ребенке, и я вырою тебе могилу. – Я повернулся к мосту, ведущему к Ноктенским вратам: – Орли!

– Енош… – окликнула меня сзади Ада и, когда я оглянулся, спросила: – Ты что-нибудь знаешь о моем отце? Я… Почти ничего не помню о нападении, в голове все расплывается, но я знаю, что он был там. Пытался защитить меня, его толкнули, он упал… Он жив? Можешь ты сказать мне хотя бы это?

– Отыскав тебя, я сразу поспешил на двор Междумыслия, чтобы связать твою душу. – Пожав плечами, я продолжил спускаться с помоста. – Не могу сказать, что сталось с твоим отцом.

– Ты убил тех, кто был там?

Пока нет.

– Всему свое время.

Я снова убрал из ее плоти гниль – отовсюду, кроме одного крохотного участка, сопротивляющегося моей силе, и заплатил за это вцепившейся в мозг слабостью. О да, плохой из меня муж…

– Вечно гоняет мои старые кости, – пробурчала Орли, торопясь к Ноктенскому мосту, где я ждал ее.

Я избавил от разложения и ее, устранив заодно и чрезмерную хрупкость костей. Теперь меня шатало, и перед глазами все расплывалось. Отдых. Мне нужен отдых.

– Готовься отправиться в ближайший город на Ноктенских землях. Пойдешь через пару дней, – произнес я. – Выяснишь, какому богу молятся тамошние жители, а я поеду за Сетенские врата. Следует осмотреться. Слишком долго я позволял миру существовать без моего правления.

– Да, хозяин. – Старуха наклонила голову. – Только не отправляй за Эфенские врата, а то меня вздернут на первом же суку. Ох, могу поспорить на свою чертову задницу, что Бледный двор окружен священниками и солдатами.

– Будем надеяться.

В конце концов, мне нужна армия.

Большая армия.

Глава 6

Ада

Семь десятков и два.

Семь десятков и три.

Я пялилась в потолок над источником, на беспрестанную рябь кривящихся теней и тусклых отблесков света. Всю свою жизнь я считала сожжение на костре одной из самых страшных смертей.

Пока не утопилась.

Девять десятков и три.

Девять десятков и четыре.

Спина моя упиралась в каменное дно. Когда очередной прилив восхитительно горячей воды чуть-чуть приподнимал меня, я вдыхала, втягивая в легкие еще немного жидкости. Кому нужен воздух, если второе самое теплое место на Бледном дворе находится на дне источника?

Одна сотня.

Один.

Два.

Три…

Я закрыла зудящие от соли глаза, вслушиваясь в монотонное журчание воды. Разум мой терзали подозрения. Трижды лорд Тарнем принимался кряхтеть и стонать в моем присутствии, каждый раз с такой настойчивостью, как будто от этого зависела его жизнь, –