Ребекка. Пособие для начинающих ведьм - Зульфия Талыбова Страница 13

но стал более нервным и это замечалось в его резких передвижениях и протирании ладоней. Вот таким он стал понятен для Ребекки, наконец, она увидела перед собой человека: очень тревожного, боязливого, но живого. Но позволить судье быть таким всегда — непозволительная роскошь. Народу нужен полумертвый беспристрастный вершитель судеб, а не жалкий тревожный кузнечик. В противном случае, он не будет внушать доверие. Кому нужен трусливый судья?

Наверное, судья выбрал не тот путь: с таким мягким характером нести тяжёлое бремя инквизитора — для него неоправданно тяжело.

Ребекка тут же прониклась сочувствием к судье. Очень жаль, что придётся его «добить» своей правдой, которая уже созрела.

И вот наступило лето. Судья из последних сил вновь нацепил на себя маску шута. Ни потливых ладоней, ни нервных передвижений, и лед появился в смеющихся глазах, и опять отшучивания взяли верх. Судья и его подданные сошлись во мнении, что Ребекку надо все ж таки «сжечь». Из оркестровой ямы зазвучала летняя гроза.

Ребекка усмехнулась:

— Странно, почему под летнюю грозу меня должны «сжечь»?! — бубнила она себе под нос. — Хм, вопрос к сценаристам: дождь ведь «потушит пламя»?! Понятно, что все это фигурально, но все же… А, может, по задумке сценариста, гроза и бомбанет по моему столбу?!

Тут на сцене появились новые персонажи разодетые в ярко-алые одежды — видимо, это были куски пламени или угольки. «Куски-угольки» заплясали вокруг «кострища», на котором стояла Ребекка.

Судья и его свита встали в одну линию и бесстрастно глядели на «казнь».

— Мы изобличили демона! — воскликнул судья.

Свита поддержала его и хором прокричала что-то бессвязное.

— А что на счёт вас, судья? — подала голос Ребекка. Как ни странно, прозвучал он довольно громко. — Как там ладони? Больше не потеют? — будто невзначай спросила она.

Сцену охватило молчание. Даже в оркестровой яме стало тихо.

— Осуждённой право голоса не давали! — крикнул судья.

Ребекка с удовольствием заметила, как испуг затаился в его глазах. Он потерял власть: она у нее.

— Да, бросьте! — надменно бросила Ребекка. — Почему же вы не отшучиваетесь, судья? Со мной нельзя? Это не по сценарию? Хотя сценарий не причем, это ваша жизнь: корчить из себя главного, пряча свою никчёмность за маской горделивого шута. Я по крайней мере, не скрываю свою, как вы там говорили всю пьесу, разнузданность? Нескромность? А вы весь спектакль корчили из себя не пойми кого! Но, знаете, иногда я видела вас настоящего, когда вы не шутили. А за шуткой вас не видно, и я даже стала паниковать, я не понимала, что вы чувствуете, какие эмоции прячете, я дезориентирована, черт побери, словно кошка, которой остригли вибриссы! Зачем вы это делаете, господин судья? Может, должность не та? Столько растраченных впустую нервов! Оно не стоит душевного здоровья! Наверное, пороги отбили в лавку знахарок? За микстурой для успокоения? Или, погодите, а, может, вы и к моему отцу за чем-нибудь покрепче ходили?

Ребекка замолчала, заливаясь стыдом: сказанное про отца и микстуры явно было лишним, но она тут же призналась себе, что ей понравилось играть злобную ведьму. К тому же актёры все представление на сцене об этом судачили, навешивая на неё клеймо ведьмы-развратницы, да и в антракте зрители не умолкали! Так что Ребекка просто удачно вжилась в роль!

На сцене все так же стояла тишина. Сценарий пошел не по плану, и сейчас Ребекка дописывает его. Она закончит этот цирк.

Судья ехидно усмехнулся и уничижительно поглядел на Ребекку.

— Своим взглядом вам меня не убить, — улыбнулась в ответ Ребекка. — Я вижу за этими презренными глазами испуг. Чего вы боитесь? Когда потираете потливые ладони или расхаживаете взад-вперед по всей сцене? Когда шутки вас не спасают, вы боитесь, что вас отвергнут? И вы, господин судья, отвергаете изначально себя в своем страхе, маскируете ехидной улыбкой и шуткой, и для чего? Да для того, чтобы другой не сделал это первым! Вы боитесь, если поданные или народ увидят вашу суть. Тогда они разочаруются в вас, а вы утратите авторитет. Вас отвергнет весь город. Вы боитесь меня, я это заметила ещё тогда, несколько месяцев назад, как вы читали мне приговор. Вам стыдно прямо сейчас сказать, что вы тревожитесь. Вы боитесь себя такого истинного, а за шуткой прячетесь, и я не чую вас живого, вы будто мертвы.

Тут будто громом поразило сцену. Ребекка вздрогнула, так и не поняв, что произошло. Летняя гроза давно отзвучала, но в оркестровой яме зазвучала новая мелодия: тот же композитор, но музыка другая.

Танго смерти!

Интересно, чьей? Судьи или ее?

На сцене остался один лишь судья, свита стала потихоньку отходить от него, и вот он один стоял на середине сцены. Вокруг все стало тёмным, а узкий луч света падал лишь на поникшего судью, словно добивая его и обнажая в своем стыде.

Ребекка поглядела на зал и ужаснулась: зрители — внушаемые и ведомые — демонстративно отвернулись от сцены. Ребекка поморщилась, прячась от зрительского отвращения и непринятия, что так и летало в воздухе. Народ словно опьянился речью Ребекки и теперь отвергал такого судью. Постепенно чувство отвержения вытеснилось невыносимым стыдом судьи и — у Ребекки часто-часто застучало сердце — страхом. А теперь и боль от неразделённого стыда кольнула грудь: судья остался наедине со своим переживанием. Толпа отвергла его. Еще мгновение назад она поддерживала его, теперь — уничтожила.

Ребекку разрывали острые чувства, но она живо сняла флакон с запястья и тут же произнесла заклинание. Охваченная тяжёлыми чувствами судьи, она уже сама не понимала, чего хочет больше: освободить судью от позора или испить его переживание, чтобы освободить свою душу и отправиться в новый мир к возлюбленному.

Конечно, в новый мир к нему! К нему!

И вот флакон полон, театр чист, а адский сгусток переживаний, что висел над ним мгновение спустя переместился в маленький флакончик.

— Квинтэссенция отвержения! — улыбаясь произнесла Ребекка.

Она осушила флакон и, произнеся:

— Ямочки на твоих щеках…

Потеряла сознание, но перед этим даже успела возмутиться: почему не лакримоза Моцарта сопровождает ее душу?! Наверное, сегодня Вивальди главный на этой сцене. Но в новой жизни она успеет послушать ее…

Эпилог

В наушниках — Моцарт — лакримоза.

Боковым зрением Рика заметила, что место девушки кто-то занял. Она мучилась противоречиями: хотела поглядеть, но сдерживала себя, а скрипка из наушников ей подыгрывала: то заиграет выше по нотному стану — «погляди, погляди», но тут же «убегала» ниже — «ах, отстань, ах уйди!».

Вот взревел хор —