Так умирают короли - Анна Блейк Страница 15

Доменик обернулся.

- Каким же?

- Графа де Бательера.

- Слышал.

Такие короткие разговоры стали сопровождать их встречи все чаще с течением времени. Доменик свыкся с мучителем. Мучитель проникся жертвой. Он с ужасом понимал, что на самом деле их объединяет нечто большее, чем просто месть. Филипп – сама Франция. Франция, которую вампир в глубине души любил. В десятом веке он жил в Нормандии. Стал свидетелем того, как суровый северный край завоевали викинги. Потом примкнул к крестоносцам, принял участие во всех походах. Стал одним из тайных основателей ордена тамплиеров. Единственным доверенным лицом в нем Великого Судьи Амирхана. Он, вампир, который так и не смог доказать Великому Магистру Ордена Темной Змеи, объединившего в своих рядах всемогущих бессмертных существ, что достоин стать карателем – представителем истинной власти. Он нашел иной путь и начал служить одному из приближенных к Магистру.

Амирхан, заинтересовавшись политикой тамплиеров, в итоге взял на себя контроль над всеми финансовыми операциями. Он разработал банковскую систему тамплиеров, систему облигаций. И его фраза, оброненная в 1307 году будто бы между делом, определила судьбу Филиппа Красивого. «Как легко, оказывается, обычный человек, - сказал тогда каратель, - пусть даже и король, может сломать то, что создавали темные существа».

И правда. Кто бы мог подумать, что Филипп, этот Железный король со своей неуемной энергией, со своей почти пугающей безошибочностью, сможет развалить такую организацию как тамплиеры? Да, он сорвал поросль, не добравшись до корней – и то лишь потому, что не знал об их существовании. Но он отбросил храмовников к тем временам, когда их с трудом можно было пересчитать по пальцам. Юлиан семь лет готовил план мести. Он подобрал момент. Он добился своего. И что? Вместо эйфории и злобного восторга, он чувствовал лишь опустошенность и удивление. Филипп не зря был назван Железным Королем. Да, он проиграл схватку с вампиром. Да, он обрел новую жизнь и новый мир. Но он остался собой.

И это невозможно было не уважать.

Юлиан не решился рассказать своему покровителю о том, что сделал, ограничившись лишь коротким «Я не смог спасти магистра де Моле, но смог за него отомстить». Амирхан на это не отреагировал.

- Ну, что дальше? Покажешь мне Бланку? Или расскажешь, как Сварливый рушит очередной столп моего правления?

Юлиан с задумчивым видом посмотрел на Доменика, будто решая, что ему ответить. Тот выглядел спокойным и отрешенным. То же выражение глаз. Кто бы мог подумать, что все метаморфозы обращения не смогут стереть это выражение глаз? Неподвижный, тяжелый взгляд, по которому теперь невозможно было прочесть мыслей.

- Что ты думаешь о походе по грязи?

- Что мой сын идиот, - отрезал Доменик.

- Он казнил Мариньи.

На этот раз ответом было молчание.

- Что ты чувствуешь? – осторожно спросил Юлиан.

- Горечь. Нужно было быть решительнее. Людовик не годится в правители.

- Убил бы собственного сына?

Доменик сверкнул глазами.

- Если бы успел.

- А, говорят, последним, что ты ему сказал, был совет быстрее погружаться в государственные дела, - поддел вампир.

Снова молчание. Доменик прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Он лишь старался казаться спокойным, но не в силах был сохранить внутреннюю пустоту незыблемой. Каждая новость, каждая мелочь из принесенных Юлианом, вызывала у него приступ глухой ярости. Ярости тем более опасной, что ей не суждено было найти выход.

- И наградили же его женой?.. Хочешь на нее посмотреть?

Доменик покачал головой. Он слышал, как говорили о Клеменции. Королеву любили в народе. И странная смерть ее предшественницы не омрачила этого отношения. О, французский народ, сколько всего ты готов вытерпеть. Минувшая зима унесла с собой тысячи жизней. Юлиан с бесстрастной точностью рассказывал новообращенному существу о череде голодных смертей. О поисках провианта в городах и селах. О том, как прево[3] наживались на чужом горе. И о том, как с помощью тщательно подогнанных фактов, в череде которых голод стал вспомогательным, свалили Мариньи.

- Оставь меня, - попросил Доменик. – Довольно на сегодня разговоров. И вестей. Я вижу – черт, возьми, - я прекрасно вижу, что прожил жизнь зря. Мой собственный сын уничтожает то, что создавалось таким трудом. Кому что он пытается доказать? Ах, Людовик, он всегда был чересчур упрям.

- Наконец-то! – воскликнул Юлиан, стоило ему умолкнуть. – Наконец-то, король. Я слышу сожаление в твоем голосе! В том голосе, которым ты столь спокойно отдавал приказы. Которым ты столь легко обрекал на смерть!

- Довольно, - устало отмахнулся тот, в ком снова проснулся Филипп IV. – Ты добился своего, теперь уходи. Все равно мне некуда бежать. Я не способен жить днем.

- Ты научишься, - неожиданно для самого себя проговорил Юлиан. – Мне понадобилось десять лет, чтобы научиться. Ты сделаешь это за пару лет.

- За два года от Франции останется один Париж. И то – я не уверен в этом.

- Главное, чтобы остался Реймс[4].

Они не могли знать тогда, что Париж будет потерян – и его придется отвоевывать. Что династия Капетингов пресечется, что казалось невозможным даже летом 1315 года, что к власти придет ее младшая ветвь Валуа. Что внук Филиппа IV предъявит свои права на французский престол, начав череду конфликтов, которую позже назовут Столетней войной.

[1] Дени д’Ирссон – казначей Маго, графини Артуа, вдовы пфальцграфа Бургундского, пера Франции, свекрови Филиппа, графа Пуатье, среднего сына Филиппа Красивого.

[2] Филипп граф Пуатье, будущий король Филипп V Длинный. Средний сын Филиппа IV, единственный из его детей унаследовавший хотя бы толику отцовской политической мудрости и природной мощи.

[3] Прево́ (фр. prévôt, от лат. præpositus — начальник) — в феодальной Франции XI—XVIII веков королевский чиновник или ставленник феодала, обладавший до XV века на вверенной ему территории судебной, фискальной и военной властью, с XV века выполнял лишь судебные функции. Википедия

[4] В Реймсском соборе исторически проходили коронации Французских королей.

Глава пятая. Как дети учатся ходить?

Король Филипп IV

Париж

Зима 1307 года

Огромные льдистые глаза короля остановились на лице де Ролье. Филипп задал вопрос и уже некоторое время ждал ответа, но барон молчал. В последние дни он был невнимателен. Чем ближе Париж, тем меньше слов от барона, тем больше