Моя прекрасная повариха (СИ) - Петровичева Лариса Страница 16

– Тогда властью, данной мне Келлеманом и Сантинским королевством, я объявляю вас мужем и женой, – расплылся в улыбке регистратор и высыпал на нас остатки зерна. – Любите и будьте счастливы!

Азора

Нам все-таки пришлось поцеловаться – в этот момент я думала о том, что ни одна шкатулка с проклятием больше не раскроется в руках Глории. Видят Боги, это было важнее всего.

Сбегая из Благословенного края и оставляя за спиной свой рухнувший брак, я не думала, что когда-нибудь снова поцелую мужчину – и вот. Мне пришлось слегка нагнуться, Фьярви осторожно прикоснулся губами к моим губам, и на этом церемония закончилась.

Я официально стала Азорой Эрикссон. Моя дочь – Глорией Фьярвисдоттир.

Мы были спасены.

После церемонии мы отправились за город, в церковь – там прикоснулись к мощам святой Саары, хранительницы семей. Маленький храм стоял среди зеленых лугов, и, глядя после церемонии, как Глория бегает среди цветов с мальчиками Дархана, я подумала, что мы с ней наконец-то пришли к нормальной спокойной жизни.

– Кажется, они нашли общий язык, – заметил Фьярви, посмотрев на детей.

– Почему бы и нет? – улыбнулась я. Он улыбнулся в ответ и, запустив пальцы во внутренний карман сюртука, вынул подвеску на цепочке: золотой молот, усеянный алой россыпью мелких рубинов. Казалось, он покрыт кровью. Фьярви подержал подвеску на ладони, а потом протянул мне и сказал:

– У гномов положено дарить семейные драгоценности в день свадьбы… но это все, что у меня есть. Это молот Тхави, прародителя гномов. Пусть защищает тебя и бережет.

Я осторожно приняла подвеску и надела на шею. На какой-то миг мне сделалось не по себе: похоже, Фьярви отдал мне то немногое, что соединяло его с прошлым.

– Спасибо. Это честь для меня, – совершенно серьезно сказала я и спросила: – Фьярви, где все-таки твой клан?

Гномы не живут в одиночку, а Фьярви был единственным гномом Келлемана. Да, он держался с достоинством, все уважали его, но…

Он посмотрел на меня так, словно прикидывал, как далеко я убегу, если узнаю правду о нем, а потом нехотя произнес:

– Мой клан на востоке. То есть, мой бывший клан. Меня изгнали за убийство сородича.

Некоторое время мы молчали, потом я спросила:

– Как это случилось?

Не сказать, что это сильно удивило меня – что-то подобное я и ожидала услышать, но все же мне сделалось не по себе.

– Его звали Кельми Гудмундссон, – негромко ответил Фьярви, словно каждое слово давалось ему с болью. Здесь, среди зелени и ветра, рассказ о прошлом заставлял его страдать. – Я увидел случайно, как он пытался надругаться над девочкой… чуть старше Глории.

В груди разлился холод. Я ободряюще сжала руку Фьярви, и он посмотрел на меня с благодарностью, словно в самом деле ожидал, что я отреагирую иначе.

– И я ударил его камнем по голове. Слишком сильно, – продолжал он. Ему не хотелось говорить – но я чувствовала, что Фьярви понимает: если он умолчит о прошлом, это разрушит те хорошие, дружеские связи, которые зародились между нами. Чуть в стороне Нар и Очир уже принялись что-то рыть, разбрасывая во все стороны пучки травы; Глория, которой поручили держать их сюртучки, нагнулась над ними, с интересом глядя на их старания. – Девочка, конечно, рассказала правду, но отец Кельми был одним из Первых мужей нашего клана. Его денег было достаточно, чтобы представить девочку лгуньей, а меня безжалостным убийцей. В общем, меня изгнали.

Я не хотела думать об этом – и все же представила, что сделала бы, если бы кто-то попробовал причинить боль Глории. Проломила бы ему голову камнем и вырвала мозг.

– А ваши близкие? Неужели они поверили в то, что вы могли просто так убить человека?

Фьярви усмехнулся.

– Братья не поверили. А отец и дяди – да. Этого хватило.

– Мне жаль, что так вышло, Фьярви, – сказала я. Гном улыбнулся, махнул рукой.

– Никому об этом не рассказывал, даже Дархан не знает, – признался он, и в эту минуту мальчишки выволокли из норы сурка. Глория взвизгнула, сурок крутился, визжал и фыркал, пытаясь освободиться, но у него, конечно, ничего не получалось. Дархан, который до этого что-то обсуждал в стороне с шофером мобиля, увидел сыновнюю добычу и закричал:

– А ну бросьте немедля!

– Пап! А давай его себе возьмем? Мы его научим всякие штуки делать!

– А давай, ты рот закроешь? Мне от ваших штук уже деваться некуда!

Мы с Фьярви посмотрели друг на друга и улыбнулись. Что бы ни было в нашем прошлом, жизнь продолжалась – и только от нас зависело, какой она все-таки станет.

– Я думал, ты испугаешься, – признался Фьярви. – Испугаешься и уйдешь.

– Я же мама, – ответила я. – Я понимаю.

Под вечер мы вернулись в Келлеман, поужинали в ресторанчике Морави, и я отметила про себя, что готовлю намного лучше. Потом Фьярви отвез нас на другой край города, в тихий район, заросший яблоневыми садами. Спускались сумерки, в окнах теплились огоньки, и, выйдя из мобиля, я вспомнила, как Эленвер привез меня в купленный для нас дом.

Тогда я еще не знала, что он станет для меня тюрьмой и камерой пыток.

– Ну вот, – произнес Фьярви, обернувшись к небольшому двухэтажному дому. – Не дворец, конечно, но жить можно. Идем?

– Очень красивый дом, – ответила Глория так, как и полагалось юной леди. Возле крыльца уже горел изящный белый фонарь, вокруг него роились светлячки, и на какой-то миг я почувствовала, что вернулась домой.

Это было словно дуновение ветра: прикоснулся к волосам – и ушел. Фьярви отпер дверь, пропустил нас: мы вошли в дом и оказались в просторной гостиной. Мебель здесь была старинная, по-гномьи основательная – ее делали на века. Фьярви похлопал в ладоши, и в гостиной вспыхнули лампы, озарив дверь в столовую и лестницу на второй этаж.

– Хотите есть? – спросил он. – Могу сделать что-нибудь.

– Я спать хочу, – призналась Глория, и мы отправились на второй этаж. Фьярви открыл одну из дверей, Глория заглянула в комнату и восторженно взвизгнула:

– Мамзель Тутту! Мамочка, ее привезли! Ой, она в новом платье!

Фьярви смущенно улыбнулся и ответил:

– Остальное перевезут уже завтра. Спокойной ночи, Глория, спи сладко.

Глория помахала нам, и мы отправились в спальню.

Глава 5

Фьярви

Когда за нами закрылась дверь, то я почти ощутил дуновение ветра от падающего занавеса. Вот я со своей женой в своей спальне. Но все это не по-настоящему, и я должен пожелать ей доброй ночи и попробовать заснуть.

– Я хотел отвести тебе соседнюю комнату, – сказал я, пытаясь говорить невозмутимо и спокойно. – Но моя служанка слишком любопытна, везде сует свой нос… и нам не пойдет на пользу, если весь Келлеман будет знать, что…

Азора обернулась и одарила меня ободряющей улыбкой. На стуле у окна стояла сумка с ее вещами; я растерянно запустил руку в волосы, сгреб косы на затылке и сказал:

– Кровать – тебе. А я буду тут, на диване. Если ты, конечно, не против.

Прежнему хозяину дома эта огромная комната служила и спальней, и кабинетом: здесь нашлось место и для кровати, и для дивана, и для письменного стола, и для шкафов с книгами и одеждой. Я бы разместился со всеми удобствами.

– Хорошо, – кивнула Азора. – Спасибо тебе.

Я улыбнулся, чувствуя, как сводит лицо. Кажется, я дал маху – женился на самой прекрасной женщине в мире и теперь буду спать на диване без всякой надежды на то, что однажды она позволит поцеловать себя не по-дружески, а по-супружески. Так мне и надо. Известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями.

– Вон там – ванная, – указал я на дверь. – А вон там ширма, если тебе понадобится переодеться. В общем, вот.

– Спасибо, – повторила Азора, и мне показалось, что ей тоже не по себе. Заглянув в сумку и вынув из нее сорочку и халат, она скользнула в ванную легким привидением, и я услышал шелест одежды.

Нет, лучше не думать о том, что никогда не будет моим. Я всегда вел себя достойно – вот и буду вести себя так дальше. Вздохнув, я принялся застилать диван и, когда Азора вернулась и села на край кровати, уже успел переодеться в пижаму и нырнуть под одеяло.