Стороны света (СИ) - Мара Вересень Страница 16

в фасолине металлической емкости вместе с пинцетом. Пара капель крови, клочок прикипевшей к янтарю плоти. Один день. Потянулся, забрал, неловко елозя пальцами в емкости. По плечу мазнуло волосами. Удивительно, что даже частично остались после всего. Серые, словно налитые серебром. Будто не его совсем. Цапнул емкость, стряхнув пинцет на салфетки, поднес зеркальное донце ближе к лицу.

Десять глядей… Чудовище. Самого от этой хари в ступор вогнало. Идеально идеальный эльф… теперь только по ушам и опознать, что эльф. По одному уху. Одно ухо, один глаз, рука… пока тоже одна, и нога, считай, одна.

Считайте, тьен Эфар, смотрите, не сбейтесь, сколько у вас всего осталось.

Смеяться выходило так же, как и говорить — хрип один. Пока не выхрипел, не откашлял липкую дрянь из горла.

— Скоо… Сколько?

Ну нет, так говорить не годится. Ужас какой-то. Лучше уж помолчать, пока не заживет как следует.

— Эльве, как ваше имя? — спросила целительница, отмирая. Колотится вся, сердечко так и ходит, а голос ровный, разве что самую капельку подрагивает, и серьезно вежливый.

Альвине качнул головой, что вроде как не может сказать пока, а она решила по-своему. Что не помнит. Пролепетала что-то ободряющее и выпорхнула. Побежала за старшими.

Он провалялся в полевом госпитале еще неделю, помимо тех дней, что был в беспамятстве. Имени у него больше не спрашивали. Альвине подсмотрел в планшете с медкартой: пострадавший, номер, долгоживущий, эльф, дом Эфар (принадлежность роду определена по аномалии крови, см. прил. номер); светлый; категория не определена (маркеры сил хаотично подвижны, см. прил. номер); рекомендация: повторное магсканирование после стабильно-удовлетворительного физического восстановления. Поступил с…

Дальше Альвине не читал, там было уныло и страшно, но не безнадежно. А искорка продолжала звать так отчаянно, что он не выдержал. Одежду и немного денег спер из шкафчика и опять шагнул за грань.

Этот переход оказался намного удачнее — выбросило в Восточном районе Нодлута в скверике с мерзковатым прудом. Отражение в неподвижной воде было неумолимо честным — чудовище. Альвине почти физически чувствовал, что искра рядом, злится и пылает. Но было плевать, что в данный конкретный момент — не для него, потому что звать не прекратила.

Маску, напугав продавца до икоты, купил в шутейной лавке по пути во 2-е Восточное за тиснутые в госпитале чары и, почти теряя рассудок от волнения, вошел в знакомый дворик.

Еще несколько шагов вперед и больше не дышал, потому что его сердце обнимала, подставляя мокрое лицо под беспорядочные поцелуи, всхлипывала, прижималась и сияла, сверкала так ярко, что брызнули слезы, мешая смотреть, Но Альвине все равно видел, как она невыразимо прекрасна. Сама, как разбитое зеркало, вся в трещинах, сквозь которые — свет, звездный свет во тьме… И как он, отраженный в ней, несказанно красив, несмотря на страшный ожог под скрывающей половину лица маской и выцветшие почти до белизны волосы, несмотря на прячущиеся под одеждой едва зажившие рубцы и бугристую спекшуюся кожу на прижимающих ее к себе руках. И он шептал и пел обоими голосами, всей своей сутью:

— Сердце мое, мой рассветный сон… Нежность моя, мое дыхание… Не плачь… Не плачь… Не плачь…

Затем был визит к Арен-Тану и сцена безобразная. И опять — плевать. Альвине вдруг понял, ему вообще на многое плевать. А вот на то, что он теперь выглядит, как чудовище — не выходило.

— Как? — спросил Герих, и Альвине видел себя сквозь него: существо в страшных шрамах с почти безумными от пережитого глазами.

— Меня было кому звать, чтобы я смог вернуться и хранить. И я буду. Убью, совру, предам, подставлю горло под нож, вернусь из бездны. Чтобы у меня был мой свет, нужно чтобы жила моя искра. От искры родится свет и огонь, от света и огня — тень, и тень будет таиться во тьме, а тьма — бесконечно стремиться к свету и огню, что родились из искры. Но всякий огонь, кто бы его не разжег, это огонь Хранящих, — хрипел он, упершись дрожащими изуродованными руками с бугристой кожей в стол. Перед глазами стояло бледно-золотое марево из дрожащих, уходящих за грань нитей. Моргнул, приходя в себя, и потребовал разморозить доступ к счету, который королевский банк уже опечатал для передачи прав возможным наследникам.

Четверо. Столько Эфар, прямых потомков Первых, осталось. Трое и один. Задержавшаяся в пути из-за приболевшего малыша семья из Лучезарии и он, последний носитель живого серебра. Того самого легендарно-мифического живого серебра, с помощью которого орден Арина делает из своих адептов таких как Арен-Тан. Избранные и отмеченные проходят метаморфозу, выживают — единицы.

Янтарную бусину Альвине где-то там у Арен-Тана в кабинете обронил. Было жаль. Но что такое один день, когда впереди — почти вечность. Достаточно времени для… всего. Потому что он понял, именно в тот момент, когда говорил — от искры родится свет.

5

Немного раньше и почти сейчас

Еще один страшный день… Впору коллекцию собирать. Личная копилка ужасов, шкатулка с кошмарами, бусы из страхов. Потерянная янтарная стала бы одной из центральных. И бусина этого дня, несомненно, тоже. Какой бы она была? Альвине представлялся многослойный агат, в котором чередуются золотисто-желтый, дымчато-серый и черный. Или это был бы розовый кварц? Примерно такого оттенка сейчас пятна румянца на щеках сына и веки покраснели. Он стыдился слез. Считал себя слишком взрослым для подобного проявления эмоций. Альвине был бы рад, если бы ему самому было так же просто отдать часть ноши слезами.

Они молчали, пока не приехали в дом. Это из случайно сложившихся негласных правил — все важные личные вещи обсуждать только в стенах дома.

— Как вы можете быть таким спокойным, отец? — Слова хлынули едва Найниэ переступил порог. — Вы ведь тоже…

Молчание повисло. Альвине смотрел в напряженное, яркое, вспыхнувшее смущением и сожалением от едва не сорвавшихся слов лицо сына. Глава дома Эфар часто хитрил, врать ему тоже доводилось, но Най — единственный, с кем Альвине всегда был предельно честен.

— Я тоже что? Люблю? Ты зря стыдишься. Не стыдись и не жалей. Ты только начинаешь жить и Митика Холин, — Най сделался ярче, практически в цвет своих волос, но Альвине продолжил, — Митика Холин не единственная женщина в твоей жизни, которая вызовет у тебя подобное чувство. Однако сожалея и стыдясь своей теперешней влюбленности, ты отравляешь все будущие. Захочется сделать многое, чтобы было не как сейчас, и тогда ты можешь упустить главное. Новое чувство и так не будет похожим