Медвежья кровь - Елена Синякова Страница 17

Я ненавидела их всей душой и дрожащим сердцем, потому что они обладали тошнотворными запахами перегара и мужского пота. Смотрели на меня из темноты проклятыми алчными глазами, в которых была только животная похоть и не единого проблеска сознания.

У этих мыслей были вонючие, но страшно сильные худые руки, из которых я не могла вырваться ни в одном своем страшном сне… Как не смогла вырваться наяву, утопая в грязи, собственной боли и унижении…

Я провозилась с обедом еще пару часов, но в целом была довольна собой.

Эдя должен был спуститься с минуты на минуту, и я слышала, как он шаркал машинами по полу, а медведь дышал глубоко, слегка хрипло, но все-таки ровно. Возможно, и ему скоро станет лучше.

Я заварила ему чай из тех трав, что смогла найти в кладовке.

Вроде бы ничего особенного: ромашка, мята, горсть сушеных душистых ягод и мед — но почему-то мне казалось, что ему должно было понравиться.

Накормив брата и проследив, чтобы он поднялся к себе и снова занялся единственным делом, которое его увлекало и успокаивало, я вернулась на кухню, чтобы наложить еду медведю, услышав за своей спиной его сухое и недовольное:

— ЭТО я не буду!

— Фасоль очень полезная. В ней много витаминов и…

— Пусть хоть золотая! Сказал же, что не буду!

— А у медведей тоже бывает детский сад? — язвительно, но со смехом уточнила я, откладывая тарелку с фасолью и другими овощами в сторону. — Потому что ты из него еще не вырос.

Наверное, еще и губы надул?

Прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать неуместную улыбку, я только выдохнула:

— Ну хорошо, тогда сразу десерт.

Взяв в руки небольшой термос с заваренными травами и тарелку с полезной сладостью, я двинулась к нему, как всегда присаживаясь на колени на некотором расстоянии.

Пока наливала все еще горячий, но уже ароматный чай в его высокий стакан с неизменной трубочкой, медведь стойко молчал и, как всегда, только нюхал, а я ему не мешала, надеясь, что хотя бы это его медвежьей душе придется по вкусу.

Он долго вынюхивал содержимое тарелки и в конце концов нахмурился:

— Это что?

— Морковный пирог.

То, что ему не понравится, можно было понять по сведенным бровям и хмурому взгляду.

— По-твоему, я похож на кролика? — сухо проговорил медведь, не слишком-то воодушевившись тем, что ему предстояло съесть.

— Ну, учитывая тот факт, как быстро ты возбуждаешься…

Договорить я не смогла, потому что его глаза потемнели.

За секунду от сиреневого до почти фиолетового.

И это было большое ОЙ!

— Не вздумай бежать! — прорычал он и весь как-то собрался. Словно для прыжка. А я застыла на месте с вытянутой рукой, в которой был термос, слыша лишь, как отчаянно заколотилось сердце. — Молчи и не двигайся!

Я с трудом различала слова за этим низким рычанием, которое словно опускалось по его телу в пол, отдаваясь легкой, едва заметной вибрацией.

— Не бойся меня!

— Что?..

— Думай о чем угодно, только, черт побери, не бойся!

Я тяжело сглотнула, ничего не понимая, но стараясь сделать так, как медведь сказал, потому что чувствовала кожей, что в этот раз шутки закончились.

И пускай он все еще был бледен и измучен своими незаживающими ранами, сейчас я знала наверняка, что его тело способно удивить. И напугать.

Раненый зверь в последнем рывке способен разорвать в клочья.

Я много слышала таких историй от охотников в поселке, когда папа был дома, и они приходили к нему как к своему другу и товарищу.

Нет, я никогда не поддерживала убийства животных и считала это дикостью и полным невежеством, но эти истории учили меня тому, как нужно вести себя, живя на окраине леса, откуда может появиться любой самый страшный зверь.

Как это создание в теле человека.

Я старалась думать о братике и не обращать внимания на то, как медведь тяжело и хрипло дышит, а его тело напрягается как-то хаотично и резко, словно мышцы скручивало изнутри независимо от его воли.

Ведь он не собирался становиться зверем прямо сейчас?

Или что с ним творилось?

По мере того как мои мысли все дальше уходили в сторону печали о брате и воспоминаний о том, как мы возили его по врачам, медведь успокаивался и, кажется, даже стал дышать ровнее.

— Иди, — хрипло и тяжело выдохнул он, но не успела я подняться на ноги, стараясь как можно быстрее отойти от него, как он схватил термос, потянув его к себе: — А вот это оставь.

Он выпил весь чай.

Но к еде не притронулся.

И больше ничего не говорил, а я от этого почему-то чувствовала себя неловко.

Все пыталась понять, что же случилось с ним, и почему мне было так откровенно не по себе, и сама себя убеждала в том, что лучше уж мне не знать. Чтобы спать спокойно.

Но перед тем, как лечь спать, я снова опустилась на колени возле него, чтобы обработать все еще воспаленные раны.

Больше не говорила о том, что нужно пить лекарства, потому что уже уяснила, что это просто бесполезно.

Вроде не осёл, а медведь, но такой упрямый!

Он ничего не говорил, даже когда ему было больно.

Только стискивал зубы и напрягался всем своим огромным мускулистым телом, пока я старалась сделать все как можно быстрее и менее болезненно.

Так же молча я легла на диван, когда спустилась со второго этажа, уложив брата спать.

Но уснуть не могла.

Все думала о том, что не смогу поставить его на ноги