Драконова Академия. Книга 3 - Марина Индиви Страница 18

— Прекрасно, Лена, — низкий голос Валентайна прозвучал как внезапный сильный чужой аккорд.

Я остановилась так резко, что пошатнулась на каблуках. Открыла глаза и поняла, что стою в каких-то миллиметрах от архимага.

Наверное, если бы меня застали за чем-то гораздо более интимным, я бы и то не отреагировала так. Сейчас же просто размахнулась и влепила ему пощечину. Сама испугалась того, что сделала, попятилась. Правда, недалеко: ладонь Валентайна властно легла мне на талию, притягивая к себе.

— Ну что же ты, Лена, — низко и хрипло произнес он. — Драться так драться.

Я даже пикнуть не успела, успела только рассмотреть отпечаток ладони у него на щеке, а в следующий момент жесткие пальцы вплелись мне в волосы, потянули вниз, заставляя запрокинуть голову. Я бы дернулась, но Валентайн держал крепко. Держал, а еще обжигал совершенно беззащитную шею горячим дыханием, почти касаясь ее губами. Меня даже от одного этого бросало в дрожь, не говоря уже о том, что будет, если он все-таки меня поцелует. Я не могла видеть его взгляд, но дикие, расходящиеся от него животные волны накрывали с головой, я и чувствовала себя в точности так же, как под водой, на безграничной, затягивающей глубине, где не остается ни лучика света, ни дыхания. Только пульс стучит в ушах.

— От… пусти, — к счастью, на самом деле мы были не под водой, и я сейчас могла выдохнуть. — Отпусти, Валентайн. Мне страшно.

Страшно мне стало, когда он вскинул голову. Наверное, такой голодной тьмы в его взгляде я не видела никогда. Такого голода. И такой тьмы, когда даже растягивающиеся на манер звериных зрачки теряются в темноте. Еще у него на скулах начинала серебриться чешуя, проступая на коже тонкими, пока что полупрозрачными пластинками. И это было красиво!

Настолько же красиво, насколько пугающе. Завораживающе.

— Ты меня не боишься, Лена, — произнес он. — Как бы ты ни старалась это скрывать, ты меня не боишься. Только ты одна.

— Я не…

Мои губы запечатали поцелуем. Таким яростным, сильным и быстрым, что вслед за ним я ушла под воду еще быстрее. Настолько глубоко, что теперь не осталось даже возможности вдохнуть. Или закричать. В ушах по нарастающей бился пульс, пробиваясь сквозь звон глубокого погружения, а губы вплавлялись в его, и не осталось ничего больше кроме этой сумасшедшей раскрывающей мой рот ласки.

Кроме прикосновения грубой ткани его пальто к обнаженной коже, к белью, которое только что я совсем не чувствовала, а сейчас ощущала, как оно касается всех самых сокровенных мест на моем теле.

Я вцепилась в лацкан его пальто, Валентайн подхватил меня на руки. Или, точнее будет сказать, под бедра. Теперь все выглядело так, будто его целую я, хотя ритм, темп и напор давящих на мои снизу губ говорил об обратном. Его язык сплетался с моим, всей кожей между разведенных бедер я чувствовала жар и… пустоту. Пустоту, которую отчаянно хотелось заполнить.

Настолько отчаянно, что я содрогнулась при одной лишь мысли о том, как это будет. Сладко, и так сжалась, что перед глазами вспыхнули звезды и все поплыло.

Оргазм может случиться от поцелуя?

Меня опрокинули на постель раньше, чем я успела подтвердить или опровергнуть эту теорию. Прохладное покрывало, горячая кожа и его руки, скользящие по моему телу. Чешуи на скулах стало еще больше, а тьмы в глазах хватило бы на весь Хэвенсград. То, как Валентайн провел ладонями по всему моему телу — властно — от плеч, по груди, цепляя ставшие острыми соски, по животу и ниже, сдвигая белье, то, как он на меня смотрел — хищно, пристально, жестко и жадно, все в нем говорило: «Моя».

Ему даже не нужно было повторять этих слов, но он все-таки их повторил:

— Ты — моя, Лена. Моя и ничья больше, запомни это.

Слова воспринимались как что-то из другого мира — далекие, доносящиеся сквозь толщу воды. А его прикосновения, пальцы, застывшие на моих бедрах, словно клеймили, обжигая не то льдом, не то пламенем. Я приподнялась, потянулась к нему, положила ладони на грудь, чувствуя, как под ними колотится сердце. Его сердце. Настоящее. Живое. Хотя большинство в Даррании считают, что сердца у него нет. Да что там, я сама так считала.

Я тянусь вперед, и в этот момент в моей голове раздается отчаянный, дикий визг: «Не смей этого делать! Не смей! Слышишь!» Голос высокий на крике и в то же время до боли знакомый.

Мой?!

Осознание этого становится последним, что я слышу: сознание взрывается, как лампочка. И наступает темнота.

Глава 7

Глава 7

Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Даже не удивляюсь, что у меня в голове первой всплыла эта мысль, а второй — что я весь последующий год буду трахаться и слышать голоса в голове. Даже не знаю, какая перспектива заводит меня больше. Даже не знаю… А еще не знаю, откуда во мне столько цинизма. Предсказуемо разлепив веки в одиночестве, я поняла, откуда. Все мои чувства, которые я разрешала себе испытывать, оборачивались полной жо… и ладно бы только романтические порывы.

Я любила родителей. Они умерли.

Я влюбилась в Земскова. Он оказался козлом.

Я влюбилась в Люциана. Та же история, с поправкой на крылатость и размеры. Правда, козел он и в Африке козел, в смысле, в Даррании. Ну вот и пусть себе летает.

У меня была лучшая подруга — с ней случилось непоправимое. Из-за меня.

Теперь я вроде как поверила в то, что могу… быть счастлива с Валентайном? Что?! Вот прямо так, с такими интонациями — Ч.Т.О?! И в итоге после страстного лапанья и отключки благополучно просыпаюсь утром в своей постели. Одна. Между прочим, после потери сознания — после чего? Меня-таки догнало межмировыми перемещениями, и я схожу с ума? Во мне завелась субличность Елена Петровна Харитонова, которая против спонтанного секса с красивыми мужчинами?

Зажмурившись, потерла виски, испытывая непреодолимое желание что-нибудь выпить. Например, воды. Дорнар-скар, может, и безалкогольный, но пить хотелось зверски. Оглядевшись, нашла графин на привычном месте: на тумбочке. Я всегда просила ставить мне воду на ночь, моя привычка с детства. Вот и сейчас дотянулась до стакана, плеснула туда от души, и залпом его выпила. Затем второй.

Шторы забыли задернуть (ну, или в мою комнату после Валентайна никто